Рецензия на книгу

• 

  Аноним7 августа 2017 г.

  Исключительно из уважения к русской классике, причём скорее к иным её представителям, высоко оценившим приведённый роман, читатель сдержит досадное ощущение омороченности и допустит, что в произведении и впрямь есть сильные стороны.

  Скажем в оправдание книги, что виновата эпоха, вместе с Печориным породившая и Байрона, и Онегина, передающая своим героям (которые и не герои вовсе, всего-навсего персонажи, причём не самые выдающиеся, мало что из себя представляющие, с юных лет уставшие от жизни, пресытившиеся ею и скучающие, страстно ищущие отвлечения от непроходящей тоски, страдающие, даже несчастные, но ко всему безразличные) это безвыходное мироощущение, не оставляющая им выбора, способная лишь сделать возможными бесконечные поиски, но не обретение себя, не содержащая выхода. Эпоха, не созданная для героев. Эпоха, главным героем которой оказывается... Печорин. Не эталонный образец для подражания, мягко сказать. Перевелись герои. В таком случае общую атмосферу упадка автор, без всяких сомнений, передал в полной мере.

  Тем не менее, читатель не в силах согласиться с выразительностью, лёгкость и изяществом языка, воспетыми всё теми же классиками, ценителями и законодателями отечественной литературы - иные зарубежные авторы (в соответствующем переложении на родной читателю язык, разумеется) - несмотря на всю кощунственность данного утверждения - представляются ему, читателю, куда более изысканными и эффектными.

  Любопытно, что столь нетипичный демонический образ, созвучный полотнам Врубеля, мечущийся, неприкаянный, беспокойный, совсем не похожий на гоголевских бесенят и чертей, озлобленных и упивающихся собственным злодейством (но и гораздо более поверхностных, нельзя это не признать), пришёлся читателю, тяготеющему к образу тёмных сил, особенно не по душе. Виной тому едва ли можно считать чрезвычайно однобокое представление зрителя, поклонника диалектики, о противоположностях, не допускающее смешения доброго и злого в единственной объекте, тем не менее какая-то часть его существа на протяжении всего чтения всячески отвергала возможность возникновения тех свойственных, как правило, положительным героям эмоций и чувств: сомнений, терзаний и поисков у кого-то, обладающего столь ярко выраженным демоническим началом, каким позиционируется Григорий Александрович, восставала против подобного постулирования и принимать написанное за действительное отказывалась. Возможно, указанный субьёктивизм и узость мысли, от которых, увы, ему пока ещё не удаётся избавиться, не позволили читателю оценить роман по достоинству.

  5

  214