Логотип LiveLibbetaК основной версии

Рецензия на книгу

Герой нашего времени

Михаил Лермонтов

  • Аватар пользователя
    Аноним28 мая 2017 г.

    «– Зачем же подавать надежды? – Зачем же ты надеялся?»

    "Герой нашего времени" - роман, который незаслуженно в подвешенном состоянии, маячил в моём списке к прочтению официально вот уже год или чуть более. Я понимала, что читать надо, но никак не могла взяться и решила "взять силой", отправив книгу в долгострои. Из-за невнимательности расчёт был дан на следующий месяц. И каково же было моё удивление, когда я обнаружила, что читать её должна именно сейчас!

    Роман проникнут тонким психологизмом, знанием души человеческой, незабываемыми образами, живописными описаниями и бесконечным бескрайним одиночеством.
    Условно он разделён на пять частей, написанных не в хронологическом порядке, но, тем не менее, связанных одной общей нитью.
    В первой, под названием "Бэла", повествование ведётся от первого лица. Сам читатель, являясь посторонним наблюдателем, будто оказывается затянут в историю лично. Мы знакомимся с Максимом Максимычем и слушаем его рассказ о житье-бытье с Печориным, преодолевая нелёгкий путь.
    Во второй части "Максим Максимыч" мы всё ещё находимся на авансцене, прослеживаем тоску и разочарование бедного старика и знакомимся с Григорием Александровичем Печориным, являющимся причиной вышеупомянутому. Знакомство наше так кратко и сдержано, что не оставляет надежды понять порывы и тревоги человека столь необычного... но тут к нам в руки попадает его журнал, ему ненужный, Максиму Максимычу болезненно напоминающий их период сердечного товарищества... Здесь хотелось бы отдать должное старику. О несчастный! Как было его жаль, не покривлю душой сказав, что сердце замирало от боли и сочувствия. «слеза досады по временам сверкала на его ресницах», у меня же в горле стоял ком сожаления. Как хотел Максим Максимыч продлить пребывание Печорина, хотя бы на лишний час. Но друг его был непреклонен...
    Третья часть "Тамань" для меня предстаёт самой необычной ввиду происходящего там... Ну что ж, может понимание рано или поздно снизойдёт, не будем останавливаться. Здесь, в третьей части, начинается журнал Печорина. Мы уже не являемся героем книги-наблюдателем, мы проникаем в душу к самому Григорию Александровичу. Мы - это он.
    "Княжна Мери" - продолжение журнала. В этой главе как ни в одной другой наиболее полно показан внутренний мир Печорина. Наш герой так пуст, так изуродован и обезображен дух его... ледяная боль сквозила в некоторых строках. Он играл людьми, играл жизнью и случаем, был одинок и несчастлив... И... влюблял в себя. Читая, волей-не волей проникаешься к нему жалостью и эмпатией. А что самое страшное - находишь в нём отражение себя... Для меня всегда было удивительным держать книгу в руках, впиваясь в пропечатанные строки, но не просто читать, а видеть мысль, которая давно поселилась в твоей голове, где-то на краю подсознания, но не была тобой должно обдумана и, тем более, высказана. И, читая книгу давно написанную, автором, многими забытым, - читаешь и ощущаешь такое единение и родство с текстом, что вынужден перечитывать снова и снова, чтобы убедить себя в его существовании, а не твоей фантазии. Так было со мной. Рассуждения Печорина - будто мои личные. Как близок он мне, как понятен...
    Последняя, пятая часть книги, называется "Фаталист". Стоит ли отмечать, что Печорин таковым является? Пожалуй. Его окружают одни стенания и бури. Он играет не только с людьми и их чувствами, но и со смертью. Но вправе ли мы судить его? Я бесконечно оправдываю. Найти родственную душу в литературном произведении не так-то просто. Непросто, но я нашла и прониклась ею.


    «Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные… Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений – лучший свет жизни.»

    Как подвести итог всему написанному? Как высказать не высказанное? Чувств так много и нет вовсе... Опустошение и переполнение. Способность мыслить беспрерывно и невозможность связать два предложения в цепочку... Не такие ль состояния доказывают силу написанного в далёком прошлом? Я раздавлена и вознесена... Но с уверенностью могу сказать сейчас лишь одно: к этому произведению я обязательно вернусь.


    «– Да, такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали – и они родились. Я был скромен – меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, – другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, – меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, – меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду – мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние – не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, – тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины; но вы теперь во мне разбудили воспоминание о ней, и я вам прочел ее эпитафию. Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под ними покоится.»
    6
    163