Рецензия на книгу

• 

  Аноним10 ноября 2016 г.

  Сказка странствий. Осторожно: высокая концентрация!

  Сказочная книга! Просто сказочная! Где она бродила-то столько лет, по каким стёжкам-дорожкам, почему мы раньше не встретились? Уж я бы её обняла-приголубила, к сердцу прижала, тёмной-то ноченькой клала бы под подушку пуховую, чтобы сны прилетали волшебные: как песенка весенняя, звонкие да яркие, как ветерок с синя моря, лёгкие да свежие, а от каких и зардеться по-девичьи не грех...

  «На море-окияне, на острове Буяне...»

  В какой стране сказочник Альваро свои истории повстречал? Во Франции галантной, в Италии золотистой, в Испании горделивой? Да во всех них, но вернее всего в той, что, по словам одного из его героев, похожа на ладонь левой руки. Пальцы её рассеянно опущены в голубые воды Средиземного моря. Божественная Греция! А ещё остров Буян — это «маленькая, но гордая» Галисия, родина дона Кункейро, самый бушприт Испании, открытый всем ветрам Атлантики. И народ здесь упрямый и свободолюбивый.
  Дыхание океана чувствуется в любом произведении сборника. И больше всего, наверное, в кажущихся кой-кому бессмысленными обрывочками «Сказках и легендах моря» — эссе, в которых Кункейро делится с читателем-современником историческими сведениями и гипотезами, беспечно смешанными с фантазией и озорством. Это какой-то совершенно особый жанр, которому пока не могу найти аналогов в читанном ранее.

  «... стоит дуб ни наг ни одет, под тем дубом стоит липовый куст, под тем липовым кустом лежит златой камень...»

  Дальше...

  Любой из романов, рассказов, вымыслов Альваро Кункейро представляется мне огромным ветвистым деревом. Кажется, можно прикоснуться к его шершавой, тёплой от солнца, чуть терпко пахнущей коре, ласково и внимательно провести по шершавинкам — мудрым морщинам — а потом глубоко вздохнуть и задрать голову, позволить глазам утонуть в лабиринте ветвей, листьев, птичьих гнёзд и кусочков неба. Истории ветвятся щедро и непредсказуемо, автору (это заметно) ничего не стоит выбрать любую развилку сюжета и тут же во всех немыслимых подробностях вырастить из неё ещё одну сказку, ещё легенду, ещё миф!.. Зачарованно следишь за этими хитросплетениями, поражаясь щедрым подробностям, всё сильнее запрокидываешь голову... и оступаешься, поражённый внезапной кольцовкой финала с уже полузабытым началом «Года кометы и битвы четырёх царей». И она, кольцовка эта, наконец-то наталкивает на первое сходство, извлечённое из памяти: «Непрерывность парков» Кортасара — то же совершенное, высшей пробы изящество, от которого дух захватывает.

  «...на том камне сидит красная девица, швея мастерица, держит иглу булатную, вдевает нитку шелковую, руда желтую, зашивает раны кровавые»

  В сочинениях галисийца любовь и смерть об руку ходят, как сёстры родные, а держит их вместе, связывает крепче цепи железной нить-судьба. Нитку ту не порвать, не разрезать ножничками хитрыми, мечом рыцарским не разрубить. Оттого и покоряются все ей, идут, куда потянет — на войну, на злодеяние, на пирушку с мертвецами (как в «Записках музыканта», полных вычурного чёрного юмора и живо напомнивших мне «Реальных упырей», кстати), на собственную казнь, — но и в объятья жаркие: к верному поклоннику, к незнакомцу ли — бог весть! Связаны предначертанностью Орест и Эгист, преследователь («Иниго Монтойя моё имя, готовься к смерти!..») и жертва, и каждый стоически десятилетиями играет отведённую ему роль. «А смысл быть Орестом?» А Эгистом, жизнь которого потрачена на ожидание неизбежного? Меня впечатлил фатализм пополам с неосознанным позёрством, с которыми царь-узурпатор продумывает сцену своей неминуемой кончины. Как драматург, он прикидывает реплики и мизансцены, вплоть до освещения. И когда он всерьёз заморачивается текстом, который было бы неплохо загодя прописать и раздать для зазубривания участникам будущей трагедии, становится... хотела написать «не только смешно, но и страшно», но на самом деле наоборот: не только страшно, но и смешно.
  Кстати, драматург из самого Кункейро так и прёт, вставные пьесы-фрагменты тому подтверждение. И, конечно, на вес золота легкомысленная на первый взгляд фраза: «События, изложенные в пьесе, когда-нибудь случатся на самом деле».

  «...в сундуке — заяц, в зайце — утка, в утке — яйцо...»

  Сказания Альваро сродни хитрым коробочкам, матрёшкам, многослойным маскам. Аллюзий и реминисценций хоть завались, любители этого дела просто обречены радостно повизгивать или одобрительно похмыкивать (в зависимости от пола читателя), а вот фанатам временнЫх маркеров следует поберечь шаблон: автор «...Ореста» с реалиями обращается вольно, в строчках его соседствуют Микены и бриолин, кентавры и винтовка, из которой Эгист сразил каледонского вепря, Лиссабонское землетрясение (1755) и Юлий Цезарь, голова единорога и сумка на молнии... а чего стоит заявление о том, что после того, как святой Георгий убил дракона, пещеру продезинфицировали :))
  Прелесть что такое.
  А самыми чудесными мне показались махонькие рассказцы из «Школы врачевателей». Каждый из них — всего-то две с половиной, три бумажных страницы об очередном чудаке-айболите, творящем какие-то невообразимые вещи. Но сколько в них (и в рассказиках, и в эскулапах) добра!

  «...а в яйце — игла...»

  С сожалением покидаю «густой лес небылиц» и надеюсь когда-нибудь вернуться к покорившему меня дону Альваро. Смиренно вручаю сей недостойный труд, выполненный по мере слабых сил моих, будущим читателям. Уповаю на милость святого Тихеарнайла Клонского ;)

  нерешительно вертит в пальцах иглу
  

  27

  510