Рецензия на книгу
Бруски. В двух томах. Том 2
Федор Панферов
Gauty30 сентября 2016 г.Под ногтями чернозём, значит, это - агроном
В этот день я попал в ад.
Солнце клонилось к закату, а на белоснежном вордовском листе не появилось ни буквы. Мигание курсора лишь подчёркивало пустоту. Что я ощущал? Лишь боль в челюстях от многочасового грызения и неприятный шорох от перекати-поля в черепе. Чем вообще кончается жизнь? Неужели тем, что становится нечего сказать? В отупляющем дурмане я не заметил, как декорации вокруг поменялись до неузнаваемости: я сидел в котле посреди огромной восьмиярусной арены, переходом между которыми служила толстая цепь. Её конец болтался у меня над самой макушкой – только руку протянуть. Огромный черт с лицом работницы библиотеки «Ленинских внучат» кончиком перьевой ручки шевелил стопку формуляров и хохотал:
– Думаешь, мы забыли, милок, как ты взял в первый раз «Бруски» почитать? А потом вернул с брезгливостью на прыщавом лице и врал, потупившись, мол, у родителей дома такая есть, дочитаешь. Как же, была и у родителей, но ты еле-еле один том догрыз и бросил. А теперь вот в сентябре 2016-го домучал-таки и за это попадаешь к нам по-полной! Бородатый там наверху дважды тебя спасал, но всему приходит конец.
– Но я же не специально, меня заставили!
– Мхахахахахах! Думаешь, тут есть хоть один человек, прочитавший «Бруски» по доброй воле? И не надейся, дудки, нет таких!
Вода в котле закипала, кожа на ногах и заднице давала недвусмысленный приказ выбираться отсюда. Изловчившись, я ухватился за цепь и как макаронину втянул её в рот. Каждый момент моей жизни, любое важное мероприятие связано с землёй. Меня рожали в поле под кустом, и уйду тоже в землю. «Бруски» – земельный надел, из-за которого всё и началось. Непаханный, необустроенный, заросший бурьяном, обтекал меня со всех сторон, щедро присыпая волдыри землицей. Каждое звено, всосанное неразжеванным, пело внутри кишков «Интернационал» и краснело, возможно, от температуры подогреваемой снизу оболочки, а может, под действием иных сил. Зубы непроизвольно сжались, перекусывая цепь, когда земля посыпалась прямо в глаза. Ничего себе – пролетел сразу два яруса! Как дальше-то быть? Книга учит – только вместе!– Эй, подсоби маленько! - Чертовочка у стены вскинула на меня свои оранжевые глаза.
– Да, ты, подсаживай! – Чувствуя, как воспрял телом, я глядел только на её влажные полуоткрытые губы, не оставляющие двусмысленных толкований. Ими бы на съезде шевелить, а не шептать забито в углу под началом какого-то чёрта-рабовладельца! Она обняла меня, прижавшись своим обнажённым телом к моему землистому-мускулистому, и полетела вверх. В исступлении шептал про то, что победить можно, только навалившись всем миром! Личные качества исполнителей и даже внешность не важны. Я землистый, у тебя глаза оранжевые, а у твоего хозяина – лицо библиотекарши. Этого достаточно для понимания, широким мазком взята проба с каждого. Следующий ярус из меня летели определения: роговые очки, лысина, всегда улыбочка, серые глаза и, конечно же, мохнатые ноги, коих хватит на всю страну. Попробуйте поспорить, что у крестьян они не такие!
– А Шолоховских помнишь? Какие они? - Чёрт внизу не собирался сдаваться так просто.
– Яркие представители индивидуализма, лук им в нос, вот кто! Каждый был переломан, как прут из веника. А попробуй-ка сломи горсть серой пыли – чихнёшь и расселишь на новое место. Выкусил?На четвёртом ярусе отсветы лавы из стен делали всё нереального глубинного багрового цвета, в котором изгибы тела моей спасительницы выглядели весьма многообещающе. Я мгновенно вспомнил Стешу Огневу из произведения, приведшего к моему падению сюда. Коллективизация в «Брусках» довела её до всеобщего вожделения. Ну ещё бы – женщина-шофёр-бригадир-трактористка-мать. Мать на последнем месте потому, что от родов полнеют и дурнеют. Настоящая женщина ногой давит на педаль сцепления мужчины с передовой действительностью, на плече держит пухлощёкого младенца, рукой шевелит колосья пшеницы, а помыслы её чисты, как галифе товарища Сталина. Вот оно! Великий вождь поможет выбраться отсюда, недаром вчера я видел сон, в котором огромный колос пшеницы рос из кома грязи. Наш вождь – стержень, выросший из грязевой народной субстанции, зацементировавшей все щели в доме профсоюзов. Я помню его хитрый прищур, чувствую запах его махорки, слышу скрип его ботинок, вижу добрую отеческую улыбку, и межъярусная цепь превращается в дым его трубки, уносящий меня ввысь…
Шестой ярус зеркальный, значит ли это, что понимание сути произведения следует искать в себе? Нет, нет и нет! Это МОЙ персональный ад, поэтому ярус тоже мой - и тезки Кирилла Ждаркина. За отполированными зеркальными пластинами вижу своё отражение. Или нет, это Ждаркин, сероглазый, с фирменной ухмылочкой и сволочным отношением к жизни. В торфянниках не сгорел, жён чужих переимел, белогвардейцем не удавлен, номенклатурой над народом поставлен. И это всё? А чего ещё? Хватаю осколок зеркала с пола и всаживаю с размаха себе под рёбра. Боли нет, зато вижу в глазах отражения (?) бесконечное удивление, когда из-под куртки брызнул во все стороны чернозём. Как там? Мозг партийного работника – чистый чернозём? И не только мозг. Вся «брусочная» действительность из него состоит, достаточно лопату вогнать на полштыка в книгу, чтобы понять, из чего тамошняя действительность. Даже отрезанные ноги контры, даже мозг Стеши Огневой… Гора чернозёма заваливает ярус и растёт ввысь, неся меня к выходу.
Чёрт уже стоял тут как тут – у просвечивающего белизной отверстия, куда я собирался нырнуть.
– Куда это, милок? Пока не заговоришь так же коряво, как все герои книги, никуда не пойдёшь! Вот тебе для проверки аббревиатура «РАПП»!
– РАППство закончилось, чёртушка! аРАППов идеи коллективизации сберляли сатРАППы советские. РАППортов подавали столько, что гРАППы не хватало запивать их обработку, а кРАППА шулерам на картах – чтобы заработать на старость. шРАППнель в 41-м глотали, а дРАППа на шинели не хватало, весь вышел номенклатуре на штаны. РАППаны с голодухи варили, вот те крест…
– ВСЁ, ХВАТИТ, ПРЕКРАЩАЙ ЭТО! Проснись уже и не забывай, что ты тоже из чернозёма состоишь, и мамка твоя…613,2K