Рецензия на книгу
Красный смех. Рассказы
Леонид Андреев
Аноним24 сентября 2016 г.У нас будет красная луна и красное солнце, и у зверей будет красная веселая шерсть, и мы сдерем кожу с тех, кто слишком бел, кто слишком бел…
Для моей мастерской Андреев - не просто имя и не просто писатель, как "Красный смех" - не просто повесть. Оставив за спиной "Анатэму" и "Екатерину Ивановну" к нему мы возвращаемся вновь и вновь, что говорил Андреев о Метерлинке, как Андреев ехал в Крым с грудным младенцем, поставленный перед фактом "нужно что-то написать о русско-японской войне, но что, но как?" и как, уже там, на месте, увидев рабочего на неком большом строительстве, то ли израненного, то ли умирающего, влекомого куда-то людьми, указывающими помощь - рассмотрел его обезображенное лицо с кровавой "улыбкой", разорвавшей кожу щеки, и нашел свой Красный Смех.
До этого, ещё на первом курсе, нам рассказывали как одна из бывших учениц моего мастера ставила эскиз спектакля по "Красному смеху", где все тридцать минут инвалид волок по сцене стул. Очень смело, но постановка, конечно, не прошла.
Ещё раньше, как узнала я только сейчас, в ЕГЭ мне попался отрывок оттуда, сильно кастрированный и внутренним монтажом фраз избавленный от "ужасов и сумасшествия" - но все равно производящий впечатление, несмотря на всю эту чудовищную обкромсанность (если уж вы отдаете приоритет русской классике, то зачем так над ней издеваться)?
С Андреевым по жизни, тем не менее, до "Красного смеха" я дошла только сейчас. Но это больше похоже на Платоновское узнавание, будто я всегда была где-то рядом, будто он уже звучал набатом у меня в голове за много-много тысячелетий до. Не "дойти", а "вернуться". А ведь с ним всегда так, "Жизнь Василия Фивейского", первая в сборнике - и ты возвращаешься к тому исконному, концентрированному отчаянию, которое только умеешь чувствовать, язык-мысль, язык-царствие, до того притчевый местами, что и вовсе не понимаешь, как могли его считать писателем социальным? Он над социумом, вне социума, он про что-то настолько глубокое и темное - про три дня в могиле и дыры глаз вернувшегося Елиазара, про маятник, приговаривающий стоящий под ним город к бесконечному "Так было - Так будет", про "Верую" обращенную к получеловеку-полузверю и вьюгу, танцующую около "их двое, их двое, их двое" - чему не прописать сюжета, и оттого выходит один только сбивающийся безумный монолог. Социальность проглядывает только мельком в "Так было", через знакомо-предсказанные события (а это ведь только 1905 год - но мы уже видим падение Зимнего, зверство революции и груды тел "изменников", через такое красное-красное зарево, знакомое уже зарево) и в "Христианах", которые меня весьма опечалили своей затянутой однотонностью.
В остальном же говорить о Андрееве неожиданно сложно. А что обсуждать, смену нарратора внутри "Красного смеха", повторяющуюся коллизию "Василия Фивейского"? Схема-схема-схема, что говорить о ней перед этим гимном то ли бытию, то ли напротив - и скорее напротив - его противоположности? Это мироощущение человека на пороге разваливающегося мира, впереди мировые войны, революция, тирания, Красный Смех. Вокруг очарованная декаденством и дыханием смерти ещё монархическая Россия. Земная кора под ногами уже треснула, тектонические плиты проснулись и начали движение, но докатится оно ещё через год, три, двенадцать. Эхо, впрочем,слышно, ему и нам, как будто и вовсе нет времени. Как будто только ощущение огромного,страшного, неясного Нечто где-то рядом.382