Рецензия на книгу

• 

  Аноним27 июня 2016 г.

  Сто лет одной страны!

  Я беру свой магический шар и пытаюсь связаться с Кларой, чтобы она помогла мне рассказать достоверно, без излишнего пафоса, только главное.
  Перед нами книга с фривольным, чисто женским названием, с милой обложкой толкающей на романтический лад, за которой нас поджидают провокационные откровения автора, где семейство Труэба только ширма, для того чтобы показать, где-то просто высказаться о тех событиях, которые происходили в Чили, а их, за 100 лет, как и в любой стране мира, было немало. Кстати, автор – племянница того самого Президента Чили – Сальвадора Альенде.
  Эта книга также поспособствовала тому, что я полезла в википедиа за информацией о том, как оно было.… Ну, что сказать ЦРУ работало и до сих пор работает по давно накатанной схеме. Времена меняются, а люди нет.
  Сто лет одной семьи? Я вас умоляю! Сто лет одной страны!
  Любовная линия хоть и насыщена, но какая-то она картонная… Что в паре Педро и Бланки, которые встретились, когда им было 3-4 года. Встретились, покувыркались, впитали запахи друг друга и так до конца.… У Педро, были потом, молодые подружки, но он всегда возвращался, а она всегда принимала… Что в паре Мигеля и Альбы (дочь Бланки), встретились, влюбились… также на уровне животных инстинктов.
  Единственной реалистичной фигурой в романе представлен Эстебан Труэба.
  Еще в юности случай свел его с Розой, с прекрасной девушкой с зелеными волосами, с той которую убили, убили непреднамеренно. Да-да Клара, именно после этого случая ты престала разговаривать. Да и заговорила только для того, чтобы сообщить, что скоро выйдешь замуж, но я забегаю вперед. Эстебан и Роза мечтали пожениться, а ради такого случая, бедный юноша покинул родные края, чтобы сколотить состояние.
  Смерть Розы изменила Эстебана, дни и ночи он, отказывая себе во всем, трудился и вот.… Нет, он не пошел по пабам и прочее, слишком уж другая натура. Сильные люди так просто не ломаются, они только сильнее закаляются.
  Пустив заработанные средства на разоренное имение, доставшееся ему от отца он не жалея ни себя, ни своих крестьян сколотил состояние, а между делом обрюхатил почти каждую встречную им на пути молодуху. На какое-то время Панча Гарсиа утихомирила его и то, пока не понесла.
  Вернувшись в город, Эстебан снова свел знакомство с семейством Валье. Младшая из девиц, сестра Розы - Клара, к тому времени уже подросла и предложила ему жениться на себе. Да, дорогая, о том тебе было ведение… Очарованный Эстебан, тому только порадовался. Клара растопила его сердце и до конца своих дней, он любил ее, несмотря ни на что. Мне кажется, что причиной тому ее безразличие… Она всегда была, где-то там, общалась с духами, передвигала предметы… Легкая, невесомая, неземная… Желание обладать ею всецело, не отпускало…
  Поверьте, я не рассказала и одной десятой. И среди того, что между, было, и про феминизм (мать Клары была суфражисткой), и про землетрясение, унесшее не одну тысячу жизней, и про зарождение коммунизма,... Путч.
  Самое интересное место в романе, на мой взгляд, посвящено Террору…
  Сколько их было – убитых, замученных пытками в своей стране, высланных и убитых в чужой стране (на эту тему, немного прошелся и Гранже в своем Мизерере).
  Ниже, хочу поделиться цитатами, которые мне показались интересными.

  Дальше...

  
  «Была организована кампания, предназначенная стереть с лица земли доброе имя экс-президента, в надежде, что народ перестанет его оплакивать. Его дом был открыт для широкого доступа, и публика получила возможность посетить «дворец диктатора». Можно было заглянуть внутрь шкафов и удивиться количеству и качеству его замшевых пиджаков, осмотреть ящики, порыться в кладовой, чтобы наткнуться на кубинский ром и мешок сахара, которые там хранились. Появился грубо сработанный фотомонтаж, где бывший Президент был снят в одеждах Вакха с виноградной гирляндой на голове, в окружении пляшущих матрон и атлетов мужского пола, во время вечной оргии, чему никто, даже сенатор Труэба, не поверил. «Это уж слишком, тут они хватили через край», — пробормотал он, когда увидел фотографии.
  Одним росчерком пера военные изменили мировую историю, убрали отдельные эпизоды, неуместную идеологию и неугодных режиму лиц. Переделали карты, готовы были север переместить на юг, где находилась благословенная страна, и, мимоходом, окрасили берлинской лазурью обширные берега территориальных вод вплоть до границ Азии и Африки, овладев, в книгах по географии, далекими землями и безнаказанно обозначив границы, чем напугали братские народы. Те потеряли терпение, закричали об этом в Организации Объединенных Наций и стали угрожать, что двинут танки и пошлют истребители. Цензура, которая взялась на первых порах исключительно за средства массовой информации, очень скоро простерла свои руки к школьным учебникам, песням, сюжетам кинокартин и частным разговорам. Появились запрещенные военным указом слова, как, например, слово «товарищ» и другие, которые не произносили из осторожности, несмотря на то, что никакой приказ не изымал их из словарей, такие как «свобода», «справедливость» и «профсоюзы».

  «Крупная буржуазия и правые из среды экономистов, участвовавшие в подготовке военного мятежа, пребывали в состоянии эйфории. Поначалу они немного испугались, увидев последствия переворота, потому что им еще никогда не приходилось жить при диктатуре и они не знали, что это такое. Они считали, что потеря демократии — явление преходящее и что какое-то время можно обходиться без личных и коллективных свобод, при условии, что нынешний режим станет уважать свободу предпринимателей. Для них не имело значения, что страна утратила свой авторитет в мировом сообществе, и это ставило ее в один ряд с другими местными тираниями, ведь это казалось им невысокой платой за свержение марксизма. Когда в страну потекли иностранные капиталы и увеличились банковские вложения, это с легкостью приписали стабильности нового режима, не обращая внимания на то, что за каждый песо, который поступал, увозили два в качестве процентов.
  Когда прекратили работу почти все национальные промышленные предприятия и сократилось число коммерсантов, уничтоженных обильным импортом товаров потребления, стали утверждать, что бразильские плиты, тайваньские ткани и японские мотоциклы гораздо лучше всего, что когда-либо производилось в стране. Только после того, как вернули шахты на концессию североамериканцам через три года после национализации, некоторые лица подняли голос, заявив, что это равносильно тому, что подарить страну, завернув ее в целлофан.»

  «Большая часть среднего класса приветствовала путч, ибо это означало возвращение к порядку, соблюдению обычаев, к юбкам у женщин и короткой стрижке у мужчин, правда, вскоре они стали страдать от высоких цен и отсутствия работы. Заработной платы не хватало даже на еду. Во всех семьях оказался кто-либо, кого пришлось оплакивать, и почти никто не верил, как это было вначале, что несчастный арестован, мертв или выслан потому, что он того заслуживал. Невозможно стало отрицать и применение пыток.
  В то время как процветали блестящие торговые заведения, новомодные финансовые предприятия, экзотические рестораны и конторы по импорту, в воротах фабрик стояли очереди безработных в надежде получить работу хотя бы на один день. Рабочие руки были низведены до уровня рабства, и хозяева могли, впервые за долгие десятилетия, уволить работника по собственной прихоти, без компенсации, или арестовать в случае малейшего неповиновения.»

  93

  2,9K