Рецензия на книгу
Хуторок в степи
Валентин Катаев
Аноним19 марта 2016 г.Ах, беда-беда, вот уж поистине грех наказуемый, не делать закладки во время чтения книги… Ну. Всё равно опалчиваюсь.
В СССР романы катаевского цикла «Волны Чёрного моря» хвалили и почитали, приравнивая к классическим толстовским и аксаковским «Детствам». Но в этой книге живого места не осталось, — настолько она идеологизированна! Неуверенного, мятущегося отца мальчиков приводят к мысли о том, что «задумка хороша» — и вот результат: в конце романа он стоит и слушает «политпросветителей». Зато его сыновья, малолетки, хвастливые и тщеславные, сталкиваясь с проявлениями революции сразу понимают: «это хорошо!». Господи. Там не революция в книге, а какая-то детская игра, где всё легко и просто, и ясно: вот злодеи, их надо ликвидировать, а вот — наши, за них надо жизнь отдать, потому что — похвалят.
Ну да ладно. Когда-то я начинала смотреть этот фильм, по «Белеет парус одинокий». Не особо я тогда большая была, но явно уже переросла эту наивную стадию сознания. В голове осталось одно воспоминание, как какой-то рев. беглец, сматываясь, залезает в карету к мальчикам, совсем салагам ещё, и их это откровенно веселит, и старший присутствие этого беглеца должен держать в тайне то ли от матери, то ли от младшего, — и как же он прижимает палец ко рту — детский сад!
Поэтому я специально взяла вторую часть цикла в надежде, что в книге вообще всё серьёзнее, и вырасти же они должны были хоть немного! Но нет! Что я вижу? Старший брат — неженка, подхалимничает отцу, маменьки-папенькин сынок, даром, что матери нет. Младший ещё хуже — и понимает меньше, и условия ставит: ты меня не раскрывай, а не то я расскажу про какие-то твои проступки. Ябеды. И такой смех берёт, когда в самом начале отец вспоминает о времени, когда они с покойной «Женечкой» «приучали мальчиков к самостоятельности». Воспитатели…
Да и откуда бы взяться здравому смыслу, если отец сам изнежен. Вот ситуация, тоже из начала романа: он прочитал публичную лекцию на смерть Толстого, которая возмутила руководство, ему поставили ультиматум: или он отказывается от своих слов, или его увольняют. Увольнение для него означает нищету и голодную смерть, и, в первую очередь — для его сыновей и их тёти (видимо, сестры их матери). И вот тут я задумалась. Раньше да, был какой-то идеализм, в детсаде, в школе учили ценить своё слово, держать своё слово, блюсти честь и гордость… А ведь по сути, вот если бы мне, — то есть, моим родным-и-близким — грозила голодная (да и любая) смерть, — от чего угодно бы отказалась. Хранить верность… чему?!. Ради чего отдавать на заклание близких и дорогих тебе людей? Только из-за того, что слишком великую ценность придаёшь тому, что и где слетит у тебя с языка?! Мёртвому Толстому ни лучше, ни хуже от этого не станет, в душе ты всё равно будешь думать прежнее, что бы ни говорил на публику. Если уж ты аполитичен, то и — плюй на все эти условности. Ан нет, катаевская кривая предрешена, и выводит-таки героя из его аполитичности к красным. Ну ещё бы.
Далее, скажу ещё про старшего брата. Ну, мальчик как мальчик. Но. Блин. Почему. Он. Берёт себе в идеалы, ставит себе в пример героев из русской классики, которые для того и писались, чтобы люди понимали: да, жил так человек, но можно жить и по-другому, быть добрее, чем Печорин, умнее напичканной знаниями пустышки Онегина, не уморить Бэлу (вот за неё вообще в последнее время кулаки чешутся), и тем более, не читать уроки Татьяне, которая, пусть не десять, но пару очков вперёд тебе, пустышке, даст наверняка. А этот тупой, безмозглый, невнимательный и эгоистичный подросток не видит ничего кроме себя, он идёт на свидание к Моте, и раздумывает, кем бы ему быть, Онегиным или Печориным, строит из себя какого-то трагического персонажа и не находит ничего умнее, как рассказать ей про свою «любовь», да которая «с первого взгляда», да «за границей». Попросту врёт, потому что на тот момент он уже и не помнит, как выглядит эта самая «любовь». Мудак, мудаааааак!.. А Мотя, она гораздо умнее, и хотя бы потому что по-настоящему влюблена в него, она старается делать хорошо не себе, а ему, и сейчас — уходит. «Счастья вам» — оно, может быть, и вычитано откуда-нибудь, но искренне, и обида — искренняя, и вообще она вся — живая, не то что этот прилизанный манекенчик. Ладно бы, читаю дальше — и появляется та, первая, случайно, из-за границы, с матерью. И тут же забыта Мотя, и тут же стремление завоевать новую. И — когда она сразу же поддаётся, интерес улетучивается — громы и молнии спустила бы на род мужской, если бы не предполагала, что есть ситуации наоборот, и что мужиков тоже, наверное, какие-то женщины-стервы-таки мучают, иначе не было бы «Ребекки» (первое, что пришло в голову), да и до хрена других книг. Но в этой книге всё однообразно: герой-завоеватель (которому это не мешает отчаянно трусить, но не из-за того, что откажут, а потому что — его — и не оценят, и страдающего по тому же самому поводу: не из-за неразделённой любви, а из неудовлетворённого тщеславия), а девочки — хоть и с гордостью, но почему-то все одинаковы в плане понимания любви: любишь — стараешься для другого. Это самоотречение мне тоже поперёк глотки становится, особенно кода вспоминаешь, какой он ограниченный эгоист, предмет их обожания… Ох уж эта мне русская литература, и учителя словесности, которые не могут объяснить своим сыновьям, что хорошо, а что плохо!.. Сколько ни искали идеальных героев — всё у них какие-то проблемы, душевные метания, выть хочется от такой классики. Или на баррикады французские прут, или из Швейцарии являются мир на земле всеблагой для всех устанавливать, никому лучше не делают, жизни рушат, радость рушат и сами с ума сходят... Плеваться хочется, выть, выть, выть!
В общем, почти никакая эта книжка. Один плюс, читается легко и быстро, только вот вообще — стоит ли?..6785