Рецензия на книгу

• 

  Аноним24 октября 2025 г.

  Гуляли, не писали.

  Бродский.
  
  В любой приличной семье, даже читающей "Коммерсант" и "Российскую газету" где-то  на полках так или иначе спрятана книжечка Бродского. Это не блажь, не глупость и не манерность: Бродский - это не только поэт, Бродский - это часть культурного кода, и вне зависимости от принадлежности к слоям, будь то бунтарем, то физиком - ядерщиком (да, эти тоже часть общества), или  симпатичной девушкой, Бродский всегда актуален.
  Это не его выбор, он в этом не виноват. Переход от "простого поэта с оригинальным синтаксисом" в категорию "гений" поэтапный: вот он рассуждает о Достоевском в документальном фильме от Генриха Белля (это не шутка, такой фильм реально существует), вот он сидит на чемодане перед эмиграцией (чемодан хранился в доме Вероники Шульц), вот он стоит в компании Уистена Хью Одена и Стивена Спендера (Оден на первых парах значительно помог Бродскому, как и Карл Проффер), вот Бродский сидит в аудитории и курит. Вот Бродский во фраке получает премию, вот Бродский на фоне Капитолия, вот Бродский с женой, вот Бродский в гробу, а рядом плачет Генрих Сапгир.
  (В письме Е. Рейну есть фраза: «Хиромант и некрещеный чело­век М. К. посулил мне безбедное существование до 55 лет»).
  Дальше - книги, книги, книги.
  
  Елена Львовна Якович попала во время -  девяностые,  Бродский ментально ещё "не там", Евгений Рейн ещё не выглядит тестом с тростью, и вот эти двое ходят - бродят по Венеции, пью кофе, рассказывают анекдоты, рассуждают о Боратынском, а это вот ... канал, куда Стравинский доконал... обсуждают общих знакомых, немного о "водичке", много о "водичке", Венеция как лучшая часть Санкт-Петербурга, это важно.
  Всем выигрыше: мы смотрим на живого Бродского, Якович получает "Тэффи" за лучший телевизионный фильм.
  Книга - это слепок фильма, покадровое повторение фильма, не сценарий, а дословный пересказ, и если на слух Бродский воспринимается не всегда оптимально - дефекты речи и сбивчивость мысли, то на глаз - примерно так же.
  Бродский невероятно конкретен в поэзии, но будучи человеком гениальным, его "мысль" перебивает "слово", но беда не в том, что обои Бродский клеит не в стык, а внахлёст, но и в бесконечном кружении в тумане и расфокусе.
  Как это работает? Мысли поэта обрастают словами, но слова побеждают, таков путь, и вместо ясной точности афористческого высказывания, мы получаем "Большую элегию Джону Донну" как пример бесконечного толкования.
  Бродский - искусный мастер кружевного белья, крутит, тянет, льет и ткёт, без остановки. "Большие стихи" Бродского - "Феликс", "Авраам и Исаак", "Лицо трагедии" - это очень красивые вещи, и читать их вслух - тоже удовольствие, но внутри - лиминальная путешествие.
  Бродский - если смотреть на него без флёра - поэт трёх тем и пяти схем.
  Сочетание высокого (Рим, империя, история, поклонение) и низкое (подворотня, сленг, алкоголь, гоп со смыком) и создаёт тот самый бродский стих: примером может служить и "Шествие", и "Представление".
  Стиль прост.
  В фильме как основе и в  книге как отражении фильма эти высоты не видны, Бродский говорит о том, что видит, сыпет адресами, именами, направлениями, и говорит о том, что думает: мысли густы, но не как у Венедикта Ерофеева (Леонид Пинский как-то сказал, что даже для него "Москва-Петушки" слишком густы), а как у человека, пребывающего в постоянном творческом процессе: он пишет стихи даже когда не пишет, и разговоры вслух о чем-то не похожим на поэзию, не отвлекают, но сосредоточится сложно: в голове жужжат рифмы.
  Большой плюс фильма: это Венеция образца 1994 года, серая и мокрая, это Бродский в стильных очках и мятой шляпе, в плаще и с зонтиком, выглядит как настоящий профессор европейского пошиба: лёгкая растерянность, лёгкая невменяемость, талантливый профиль.
  "В том как она курит  и острит чувствуется скепсис и гастрит".
  Большой плюс фильма - это возможность увидеть Бродского живым.
  
  Елена Львовна Якович пришла к Бродскому, наработала скилл, и дальше - вышла книга о дочери Густава Шпета (стоит сказать, что Густав Густавович Шпет относится к той части дореволюционной интеллигенции, которая духовных наследников не оставила) и не менее важным - Арина Вячеслава Всеволодовича Иванова.
  В 2025 году выходит ее книга о Шостаковиче.
  
  Так получилось, что Бродский становится главным русским поэтом примерно тогда же, когда главных русских поэтов нет - на вакантное место Блока или Ахматовой коллективной попой не сядешь, Евтушенко слишком для - всех, Вознесенский тоже стабильностью не отличается, а после их ухода - Лев Оборин целых четыреста страниц из шести сотен в своей "Истории полки" выделил современным, но кто там, в современном? Ольга Седакова? Полина Барскова (иноагент)? Михаил Айзенберг? Современная поэзия размазана по стране, где-то погуще, как в Москве, где-то вообще никак, но лучший журнал о стихотворениях выходит в Ростове-на-Дону.
  Бродский тут - универсальный, потому что всегда к месту. В любви его терцинами не признаешься, но  ситуацию описать - вполне. Так что, Пушкин, может быть, и наше все, но Бродский - наш, а это две большие разницы.
  
  Но не только Бродский.
  Книга - это ещё и путеводитель по культуре. Не по той культуре, когда "сплошные победы среди колоколен", а та старинная европейская, о которой тосковал Осип Мандельштам.
  Ещё один приятный момент - это давно забытое ощущение свободы.
  А раз один раз этой свободы глотнешь, больше не забудешь ни вкус ее, ни запах.
  Бродский - это свобода.
  Давно забытая перемещения, высказывания без контекста, свобода - это когда все дороги, которые ты выбираешь - покрыты качественным асфальтом.
  Бродский в книге - это не человек, выбравшийся из тоталитаризма в парижское (венецианское ) кафе и сходящий с ума от возможности попробовать настоящий кофе, это - человек, который забыл, что тоталитаризм вообще существует, и советские (Бродский уехал в 1972 году, и родина в его сознании в формате ранних семидесятых и застыла) очереди, хамство, произвол, насилие над личностью, ненависть ко всему разному, все это - осталось там, в дремучем прошлом.
  22 года отделяет Бродского от момента выезда до момента встречи в Венеции - и это другой человек, отсюда и любопытство, что делает с человеком Европа...
  
  Можно вывезти человека из Венеции, но Венецию из человека никак нельзя.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  5

  58