Рецензия на книгу

• 

  Аноним12 октября 2025 г.

  Писатель засмеялся. Он тоже своего рода полицейский, сказал он. Это и его профессия - следить за людьми.

  Что можно сказать об этом сборнике? Здесь в основном представлены детективы, которые лишь притворяются детективами и тем самым весьма напоминают роман Г. Бёлля «Потерянная честь Катарины Блюм».

  И если первый роман «Судья и его палач» еще держится в рамках жанра, отступая разве что в постмодернистском эпизоде со всесильным писателем – эдаким вершителем литературных судеб, то далее именно данная фигура выходит на первый план. «Подозрение», «Обещание», «Авария» - все они подчинены авторской позиции, все сюжетные ходы и развязки, композиция, система персонажей направлены на выражение авторской идеи, а она состоит в приговоре прежнему режиму и исследовании (обличении) социальных пороков (тоже во многом как у Бёлля).

  Мысли о надуманности и сконструированности произведений усилились уже при чтении второго романа «Подозрение», а утвердились (здесь же) – с заметкой о враче, которой никто не поверил (даром что элитной больницей со 100% смертностью должны были бы заинтересоваться куда раньше, чем происходят события романа). Здесь форма важнее содержания, мораль, атмосфера довлеют над логикой; и вместе с тем восхищают противопоставления героев (паук и муха, великан и карлик), игра света и тени, почти что «Колодец и маятник» Эдгара По в операционной, в целом образ жуткой больницы – такой же конструкт, как санаторий Томаса Манна, материализованный носитель философии. Но, возможно, тем сильнее в столь мрачном притчеобразном триллере звучит приговор нацистским преступникам.

  С третьим романом («Авария») я уже восхищалась тем, до чего же он (Дюрренматт) беспощадно-обличительно-жестокий, прямо упивается этим своим «Преступление может скрываться в каждом происшествии, а преступник - в каждой личности» (почти что"нет здоровых - есть недообследованные"), пока не дошла до финала – тоже весьма неправдоподобного. Если главный герой представлен нарциссом, у которого напрочь отсутствует совесть, то финал не был бы столь трагичен; если же герой вынес приговор самому себе, то совесть у него есть, а значит, зря его представляли столь опасным преступником – почти чудовищем. Против нарциссизма и коварства Трапса свидетельствуют наивность и доверчивость, с которыми он столь быстро поддался влиянию судей и раскололся, обеспечив «сотоварищам» лучший вечер в их жизни.

  И вновь персонажи ведут себя так, как нужно автору, в соответствии с его идеями, видением мира вообще и художественного мира в частности. Сначала Трапс относится к допросу несерьёзно, как к игре, в то время как противники серьезны (но совсем не показывают этого); к утру расстановка сил меняется: для них это игра, лучший вечер, для него - суровый приговор.

  В то же время существует второй вариант прочтения – «Трапс как жертва палачей». Несложно заметить, что судьи прибегают к манипуляциям, устраивают, как бы сейчас сказали, стрессовое собеседование (всю ночь напролет!), провоцируют оппонента и выводят его из себя, тем самым заставляя сомневаться в собственной правоте.

  Смертной казни нет, но ведь отставные юристы действительно доводят и «убивают» Трапса. Судьи и есть те самые преступники, с точки зрения писателя. И неслучайно почти в самом «зачине» возникают вороны – предвестники смерти. И также неслучайно Трапс уходит в спальню в сопровождении палача в отставке Пиле. Круг замкнулся, Дюрренматт вновь умело играет с символами.

  «Обещание», отнесенное ко второй части сборника, как бы подводит черту под многими линиями предшествующих произведений, перекликается с ними: Маттеи подозревает разносчика газет («Подозрение»), который оказывается невиновен, однако после изнурящего ночного допроса выносит приговор самому себе, намекая на [невиновного?] Трапса («Авария»), после чего главный герой решает отыскать истинного преступника – и будет ждать (выслеживать) его всю жизнь, как комиссар Берлах, все время гонявшийся за своим противником («Судья и его палач»). Надо сказать, это произведение оказалось столь захватывающим, что я впервые за долгое время читала его в ночи, а после внесла в виш еще и экранизацию.

  Заключительная новелла «Переворот» кажется на фоне предшествующих романов невыразительной, блёклой, сумбурной (скорее всего, из-за множества буквенных обозначений). Начинается она в духе романов Кафки – очень просто и в то же время тревожно: О не явился на заседание, – но развивается затем в традициях Оруэлла. Комментировать ее в условиях нынешней цензуры и повестки сложно, поскольку, хотя и прошло 30+ лет с развала Союза и лет 60 – со времени написания произведения, всё как будто бы осталось по-прежнему: всё те же А, Г, М, Н, играющие в политику и знать не знающие о том, чтобы управлять страной.
  

  Содержит спойлерыОткрыть

  5

  119