Рецензия на книгу

• 

  Аноним5 октября 2025 г.

  До чего довели Россию политический авторитаризм и романы Тургенева!

  Добро пожаловать в мир пата и цугцванга. Люди в нём живут шахматами, постоянно изучают их, включают их в повседневную жизнь. Именно в таком преображенном мире обитает Кирилл Чимахин — молодой аспирант и будущий автор работы о «Берлинской стене» (речь, конечно, о названии шахматного дебюта). Кирилл с виду обычный интеллигентный студент, который не тяготится жизненными удовольствиями: пьёт шампанское, занимается сексом, любит Майю. Но нам ещё предстоит ответить на множество вопросов: как Кирилл дошёл до инакомыслия, чем опасна «Берлинская стена» и почему его Майя — никто иной, как дочка не последнего в городе профессора.

  Шахматы заменили России из романа классическую литературу. Они отлично вжились в роль наставника в лице именитых фигур (Ботвинник, Каспаров, Крамник) и хорошо переняли функцию формирования мировоззрения (в этом мире важно быть рациональным и логичным). Однако одно отличие всё-таки есть — это ответ на вопрос о конечности обоих сфер. Если литература по количеству волнующих её аспектов поистине безгранична, то можно ли то же самое сказать про шахматы? С этим нюансом столкнётся Кирилл Чимахин.

  Особенность Кирилла в том, что он не ставил себе изначальной задачей найти на него ответ. Его судьба — череда закономерных (или незакономерный) событий, происходящих с ним то ли от злого умысла, то ли по стечению обстоятельств. Кирилл становится героем, исследующим мир с разных сторон и ненароком вскрывающим недоговорки, которыми, по мнению некоторых, лучше не интересоваться.

  Роман жутко увлекательный. Сюжет привязывает к себе и, не отпуская, ведёт через дебри вопросов и предположений к финальной сцене. Шахматная сторона происходящего помогает погрузиться в мир новой России — волей-неволей, а дебютами, миттельшпилями и эндшпилями проникаешься, заинтересовываешься. Начинает казаться, что всё повествование — это большая партия, где герою нужно постоянно анализировать происходящее на доске и делать ход так, дабы не быть загнанным в угол. Каждое решение влияет как на собственные шаги, так и на шаги оппонента.

  Но не тут-то было. На протяжении повествования мы запоминаем каждый ход, выстраиваем у себя в голове картинку соперника, тихо подстраиваем западню, в которую он, по задумке, должен попасть и… И где мы? Мы всё ещё соревнуемся или уже пустились в кооперацию, сотворчество (как называла игру одна из героинь)? Что всё это вообще было — игра с самим собой или желание одолеть соперника? На эти вопросы трудно дать однозначный ответ, и в этом заключается особенность романа.

  Конаков вывешивает большое количество ружей, которые не выстреливают, а так и остаются загадкой для читателя. Финал книги же не оставляет никаких двусмысленностей в судьбе главного героя, он закрытый. При этом некоторые подвешенные сюжетные изгибы остаются открытыми. Это интересный приём, но он отдаёт мыслями о том, что автор нам чего-то не додал. История окружена ореолом конспирологии, однако нельзя понять, конспирология ли это. Как будто авторский приём с откликом на современность заметен, но чёткого высказывания не получилось. И здесь, несмотря на остальной чудеснейший текст, это скорее баг: читатель при мёртвом (по Барту) авторе не сможет для себя ответить на этот вопрос.

  9

  377