Рецензия на книгу

• 

  Аноним6 июня 2025 г.

  Жажда, которую нельзя утолить

  Юкио Мисима – писатель, который оставался на горизонте моих читательских планов более десяти лет. В этом году его час настал.

  Сначала были “Золотой храм” (отзыв) и “Исповедь маски” (отзыв) – романы, в которых меня поразило ювелирное мастерство психологического анализа Мисимы, то, как переданы внутренние состояния героев: не столько буквально, словами, сколько через намеки, паузы, недосказанность. Текст Мисимы как бы дышит смыслом: чувствуешь дыхание, хотя не видишь сами воздушные потоки. “Жажда любви”, мой третий роман автора, в этом смысле не разочаровал. Наоборот, в нем Мисима добирается до самого порога безмолвного, почти невыразимого.

  Япония, 1949 год.

  Эцуко – молодая вдова, перебравшаяся жить в дом отца умершего мужа. Ничего необычного, только внутри у нее – удушающие оковы желания, а снаружи – послевоенная действительность, в которой социальные роли по-прежнему задаются предельно жестко, а чувства должны молчать. В этом мире нельзя желать в открытую – и невозможно не желать. Личность пропускают через культурный “темплейт”, в процессе от нее что-то отпадает и стирается, что-то ломается, но главное – остается нутро. А если нутро желает и страдает, но не может ни распознать себя, ни выразиться, – быть беде.

  Эцуко желает… и страдает от внутреннего насилия. Ее желание не освобождает, не окрыляет – оно просто существует, просто калечит. Оно просто есть, как болезненный зуд под кожей. Каждый шаг к объекту желания – укол. Каждый акт желания – новый надлом. Она не может любить, но и не может не жаждать любви. А если любви нет, то хотя бы ее проекция (жертва), через которую можно себя мучить и с которой можно играть, должна появиться. Такой “любовью” оказывается Сабуро – по деревенски простой и равнодушный слуга, и потому идеальное зеркало.

  Мисима гениально описывает анатомию одержимости. Он не говорит про чувства, он их вскрывает – с безжалостной точностью. Психологизм здесь не в мотивации, не в биографии героини, а в структуре переживания: в повторениях мыслей, в накручивании смыслов, в неспособности выйти из замкнутого круга. Даже стиль – сдержанный, отстраненный, почти холодный – передает не столько внешнюю сдержанность, а внутреннюю смиренность перед безумием. Эцуко безмолвно и почти эстетски тонет в “любви”.

  Остальные герои – лишь фон. Старик Якити – патриарх, которому Эцуко отдается в наказание самой себе. Кэнсукэ, старший брат умершего мужа, – циничный интеллигент, прячущий бессилье за острым словцом. Тиэко, его жена, – все видит и чувствует, но молчит, выбирая поддакивать Кэнсукэ себе на потеху. В романе сам дом превращается в темное пространство затхлой невозможности, в место, где чистые чувства не могут существовать без привкуса гнили. Все действующие лица статичны, как на сцене старинного театра Но, и только внутри Эцуко что-то дрожит, стонет, пульсирует.

  В такой атмосфере любовь – не спасение, а болезнь. Жажда – не зов к воссоединению душ, а путь к самоуничтожению. Эцуко не может прекратить пить из пустого источника. Она не может остановиться. А значит, каждый новый человек рядом становится потенциальной жертвой – сосудом, из которого можно черпать.

  Мисима полагал, что страдание – не аномалия, а эстетический, возвышенный способ выражения чувств. В этом смысле Эцуко является квинтэссенцией мировоззрения автора: ее “жажда любви” – вовсе не стремление к связи, а стремление к утолению жажды через исчезновение предмета страсти.

  В финале, который Мисима подает с почти клинической хладнокровностью, становится ясно: это не история о любви, это история психического распада, написанная серыми красками и кровью. Это история про жажду, которую нельзя утолить. И надо ли?

  19

  532