Рецензия на книгу
Эвмесвиль
Эрнст Юнгер
Аноним30 июня 2015 г.Тонуть в этом романе я начала с первой страницы. Что за жанр? Антиутопия? Фантастика? За что зацепиться юной неопытной душе? Впоследствии практика показала, что формулировка"роман-эссе" вполне исчерпывающая. Но в начале пути я не знала об этом. Я искала сюжет, я выгрызала его зубами. На первом же развороте 5 сносок. Любознательный читатель наверняка поинтересуется, сколько же их вообще. 464 (четыреста шестьдесят четыре!). Немногим больше, чем страниц в романе. Однако знакомимся с героем. Героя зовут Мануэль Венатор, но на самом деле он Мартин. Просто музыкальный (!) слух Кондора не выносит такой грубого имени. Кондор - это самый что ни на есть главный тиран и деспот (ах, какое скоропалительное обобщение, да между тираном и деспотом - пропасть, подсказывает мне главный герой). Немного заскучав, изучаю структуру романа. Нахожу труд Татьяны Баскаковой. Призван ли он помочь читателю? Возможно. Спотыкаюсь о постмодернистскую эстетику, парадигматическую актуальность и теллуристический характер. Понимаю, что ничего не знаю о философии. Читаю рецензии других пользователей. Теряю остатки самоуважения. Возвращаюсь к роману.
В третьей главе автор протягивает мне руку помощи.
Не считая периодических депрессий, я пребываю в душевном равновесии. В таком положении можно позволить времени покойно течь мимо тебя — само его протекание дарит наслаждение. Читатель, конечно, догадается о тайной роли в моей жизни табака и вообще легких наркотиков.Говорю наркотикам "нет" и продолжаю наблюдать за жизнью бармена-магистра истории. В качестве стюарда он наблюдает за тем, как формируется власть, чем она руководствуется и дышит. Венатор находится внутри некой исторической модели, ничего не меняет (не имея, впрочем, такого желания), а выступает исключительно как историк. Прислушивается к подвыпившим гостям Кондора, записывает, но не подрывной работы ради, а истории для. Он называет себя анархом - и потому заявляет, что свободен от симпатий, от участия в чьей-либо судьбе. Время от времени он спасает от возможных преследований своих родственников, составляющих некоторую оппозицию, но при этом явно презирает их взгляды, да и жизни их бережет не от большой любви, а от нежелания терять свою стабильность. Вряд ли кто-то позволит сыну "врага народа" и дальше прислуживать Кондору и спокойно заниматься своими исследованиями.
Я обдумываю свое задание с трех точек зрения: сперва — как ночной стюард Кондора; затем — как историк; и, наконец, — как анарх.Всё так. Только с этих точек он обдумывает всё, что попадется под руку. Не только задание. Возникает впечатление внутренней борьбы, а не объективности и взвешенности.
Будучи анархом, он видит свою роль в том, чтобы придерживаться фактов, не поддаваться влияниям идей и, главное, не подпускать общество слишком близко к себе. Верит в то, что анарх может непринужденно возражать власть имущим, вызывая при этом их симпатию, а не желание скормить собакам такого открытого и дружелюбного товарища. При этом он (анарх) не признает ни господства государства, ни законодательной власти, не пытаясь, однако, представить для них какую-то угрозу. Удобная и весьма понятная позиция, вот только увидеть бы вживую такую идиллическую картину.
Анарх также не индивидуалист. Он не хочет выставлять себя ни «великим человеком», ни вольнодумцем. Своего масштаба ему достаточно; свобода для него — не цель; она — его собственность. Он не будет становиться чьим-то врагом или реформатором: с ним легко найти общий язык и в хижине, и во дворце. Жизнь слишком коротка и слишком прекрасна, чтобы жертвовать ею ради какой бы то ни было идеи, хотя заражения идеализмом не всегда можно избежать.Любопытно отношение главного героя к религии. С одной стороны, он отрицает всякую религиозность, подчеркивая право распоряжаться собой, доведенное до абсолюта. Задачи, стоящие передним, он предпочитает формулировать сам, не подстраиваясь под сакральные требования, так или иначе предъявляемые людям религией.
Что же касается борцов за лучшее будущее, то я знаю, какие ужасы творились во имя гуманности, христианства, прогресса.
Мир чудеснее, чем его изображают наука и религия. Лишь искусство способно приблизиться к чуду.При этом он допускает, что религиозность дает относительную свободу от страха смерти. Странно, что он не декларирует обратную связь, ведь именно первобытный страх смерти служит основой для любых - даже древних, политеистичных - верований.
По мере распространения атеизма страх перед смертью усиливается, поскольку уничтожение индивида кажется полным и безвозвратным.Причиной государственных переворотов и вообще вольнодумства он считает неудовлетворенность. Но не ту самую (в этом плане этот сухарь вполне преуспел), а неудовлетворенность своим интеллектом, свежестью и глубиной своих идей и банальным карьерным ростом.
Между прочим, большинство революционеров страдают от того, что они не стали профессорами. Это знает и Домо — однажды я услыхал, как в ночном баре он сказал Кондору: «Этого мы сделаем профессором и тем самым от него отвяжемся».В общем и целом, для меня этот глубочайший роман-эссе остается любопытной и чуть затянутой историей о парне, который слишком много думал. И физически не мог рассмотреть даже самое обыденное явление с какой-нибудь одной стороны.
Когда кто-то, например, входит в комнату и говорит «Доброе утро» — это пустая учтивость или, может быть, искреннее пожелание. Но вместе с тем и весть о событии космического масштаба.483