Рецензия на книгу

• 

  Аноним3 марта 2015 г.

  Самая частая из посторонних мыслей, приходящих мне в голову во время литургии, - о том, как выглядело богослужение до появления электрического освещения. Малоизвестный у нас французский романтик Жюль Барбе д'Оревильи (1808-1889) нравится мне именно описаниями богослужений и вообще религиозной веры в доэлектрическую эру. Вот атмосфера в храме поздно вечером, воссозданная в новелле "Кощунственный обед":

  
  "Ночь почти всегда спешит занять церковь. Она оказывается там раньше, чем где бы то ни было, то ли потому, что мало света дают витражи, то ли от обилия колонн, которые принято сравнивать с лесными деревьями, то ли из-за темных сводов. Зато двери в церковь были всегда открыты, несмотря на сгустившуюся внутри ночь, опередившую угасание дня на улицах. Да, обычно они открыты и после того, как прозвонят Ангелус, а в канун больших праздников и совсем допоздна, особенно в набожных городах, где множество горожан исповедуется, чтобы на следующий день причаститься Святых Тайн. Ни в какой светлый час дня в провинциальных церквях не бывает столько народу, сколько в сумеречный, когда закончены все работы, когда меркнет свет и христианская душа приготавливается к ночи - ночи, похожей на смерть,ночи, когда смерть чаще всего и приходит. В потемках мы яснее всего ощущаем, что христианская религия - дитя катакомб и таит в себе некую сумрачность и печаль в своей колыбели. Тот, кто верит по-прежнему в действенную силу молитвы, любит именно в темный час прийти в церковь, преклонить колени, прижать лоб к молитвенно сложенным рукам; таинственная тьма, царящая в пустых нефах, нужнее всего глубинам человеческой души, и если для нас, людей светских и страстных, тайное свидание с любимой женщиной кажется трепетней и проникновенней в сумерках, то и встреча с Господом для набожной души проникновенней, когда не освещен Его алтарь и душа шепчет Ему свои надобы в темноте"

  - и следующие описания еще на две страницы (с. 414-416).

  А вот как, например, Барбе д'Оревильи описывает проповедь после мессы в повести "История, которой даже имени нет":

  
  "К началу проповеди свечи по обычаю погасили, и проповедник не видел лиц прихожан, многочисленных и неразличимых, как черепица на крыше, прихожане же хоть и не видели вознесенного над ними высокой кафедрой пастыря, зато отчетливо слышали его голос. Согласно старинной поговорке, "капуцинов не слыхать, пока они не загнусавят хором". Но у этого капуцина голос был звучный, грозный, будто нарочно созданный,чтобы возвещать об ужасном воздаянии за грехи. И он возвещал о воздаянии и о муках преисподней. Под мрачными сводами, где с каждой минутой сгущалась тьма, где тени накатывали волна за волной,слова его звучали особенно устрашающе. Статуи святых, завешенные в Великий пост полотном, белели во тьме, словно таинственные призраки, застывшие вдоль голых стен, и смутная фигура проповедника, двигавшаяся на фоне беленой опоры,тоже походила на призрак. Призрак проповедовал призракам. Только мощный громкий голос был реальностью и как будто доносился с неба. Потрясенные прихожане ловили каждое слово с напряженным вниманием в полнейшем безмолвии, а когда проповедник на мгновение умолкал, чтобы перевести дух, было слышно, как снаружи в печальную долину со всех сторон тихо точат слезу ручьи, унылой жалобой гармонируя с унылым сумраком"

  (с. 522-523).

  4

  466