Рецензия на книгу
Крысолов
Невил Шют
Аноним23 ноября 2014 г.Я узнала о «Крысолове» Невила Шюта из книги Норы Галь «Слово живое и мёртвое», точнее, из предисловия к ней. Этот роман, оказывается, был первой переводческой работой Норы Яковлевны, но ждал публикации сорок лет – по идеологическим соображениям: «Не принято было в столь выгодном свете представлять Америку». В том же сборнике, посвящённом Норе Галь, приводится письмо Евгения Леонова сыну Андрею, где актёр рассказывает о своих впечатлениях от романа (прочитанного ещё в рукописи), признаётся, что плакал над книгой, и жалеет, что нет фильма: «я бы с радостью сыграл роль старика… вообще каждый мужчина хотел бы быть в роли человека, который спасает детей от войны». Собственно, только ради перевода Галь я и взяла эту книгу по-русски, и надо сказать, стиль её чувствуется – в хорошем смысле старомодный, сейчас так не делают.
Несмотря на довольно прозрачную аллюзию к известной средневековой легенде, название «Крысолов» может сбить с толку. Если нацисты, угрожающе быстро марширующие по Европе, легко сравнимы с крысами, то выходит, что и сам «крысолов» Джон Хоуард бежит от них. Старику под семьдесят лет, не очень-то крепкого здоровья и совсем не боевого духа, почти нечего противопоставить врагу, кроме сознания принятой на себя ответственности, терпения и надежды. Хотя персонаж один и тот же, в оригинале он всё-таки «дудочник» (“The Pied Piper”), и этот акцент в романе важен. Увы, нет на свете такой волшебной дудочки, что могла бы заворожить, увести с цветущей весенней земли полчища немецких солдат, оставляющих после себя дым, гарь и смерть, – но зато Хоуард умеет мастерить свистульки из сучков орешника, простые, незатейливые игрушки, какие любят все малыши на свете. Вырезая свисток для Рональда и Шейлы Кэвено, старик вспоминает собственных сына и дочь «в мирном саду в Эксетере». Инид выросла, вышла замуж и уехала за океан, в безопасную Америку. Джон стал военным лётчиком и погиб над Гельголандом. А теперь маленькие Кэвено беззаботно играют под деревьями, и выключен радиоприёмник, и вести о вторжении фашистских войск в Голландию не нарушают медлительной работы стариковских пальцев. Это последние дни, часы, которые можно ещё посвятить такой вот пустой забаве; скоро придётся думать не об играх, а о том, где ночевать, чем накормить детей, как пройти с ними много миль по дороге, на которую бросают бомбы. Родители Пьера погибли во время такого авианалёта, и Пьер теперь ничего не говорит, но послушно идёт с Хоуардом, Рональдом, Шейлой и Розой – вот их уже пятеро. «А почему вы ему не сделаете свисток, как тогда для нас?» – спрашивает Шейла. И «ясно было, что для них свисток – лекарство от всех болезней, исцеление от всех горестей». Дети завороженно следят, как Хоуард трудится над сучком, забыв даже про апельсин, а потом Роза снова и снова, стараясь его расшевелить, хоть немного развлечь, просит: «Посвисти, Пьер!» И над грохотом грузовиков, над разрывами снарядов, падающих на Париж, летит тихий мелодичный свист, пока заменяющий мальчику голос. Благодаря той же свистульке Пьер скажет первую фразу: «Мсье, я потерял свисток…» А вот десятилетний Маржан Эстрейкер говорит такое, что страшно слушать: «Я хочу научиться очень далеко стрелять из ружья… И хочу научиться хорошо, прямо бросать нож… надо бы взяться за молодых женщин, а не за мужчин. Если убивать женщин, они не станут рожать, и скоро не будет больше немцев». Но это слова не маленького мальчика, а злобы, страха и ожесточения, что вселила в него война. И как будто в знак протеста, стремясь вернуть детей к подобающим их возрасту занятиям, чтобы с губ их срывался смех, а не такие речи, старик на следующий день «занялся массовым изготовлением свистков». Маржан следит за ними из-за изгороди, но не подходит близко. Он уже не забудет так просто и не простит…
«Дудкой крысолова» называют лживые обещания, увлекающие на погибель. С образом старика Хоуарда в романе, напротив, связана тема правды (не забудем, он юрист), простоты, естественного хода вещей. Хоуарду доставляют удовольствие немудрёные, настоящие предметы: рыбалка, стаканчик вина, фламандский натюрморт. Характерны его мысли перед автопортретом художника Шардена: «Очень приятно было смотреть на мужественное и доброе лицо человека, который так хорошо поработал больше двух столетий тому назад». Это ещё одна важная в романе тема: дело, несущее ясный смысл, пусть небольшое, но необходимое: «…чувствовал он себя на редкость хорошо. Причина была проста — впервые за много месяцев для него нашлось дело».
Путь Хоуарда на юг Франции сопровождается развёрнутыми описаниями природы: «чудо, что была за весна». Полной противоположностью этим пейзажам выступает сотворённое человеком: еле ползущий перегруженный, неудобный поезд, падающий с неба подбитый самолёт, война, только мешающая всем, ставящая преграды, где их не было от века… Наибольшей яркости этот контраст достигает в разговоре Хоуарда с майором гестапо Диссеном, которому в просьбе посетить местечко в Оксфорде, посидеть на ограде, посмотреть на цветы, половить рыбу и выпить за погибшего храброго молодого Чарентона кружку пива мерещится какой-то шифр, тайный код:
— Он дал вам поручения, — свирепо сказал гестаповец. — Воображаете, что вы большой ловкач, но меня не проведешь. «У форели»… пиво… цветы… рыба! За дурака меня считаете? Что все это значит?
— Именно то, что он сказал, — ответил Хоуард. — Этот уголок ему очень мил. Вот и все.
Немец угрюмо отстранился.
— Не верю, — процедил он сквозь зубы.
Само путешествие старика через оккупированную Францию есть воплощение наяву сказочного сюжета, и людям верится с трудом, как можно столько возиться с совершенно чужими детьми, да ещё и рассчитывать на помощь дочери в Америке! Не сказать, что история неправдоподобна, но как-то отрешена от реальности. За две недели пути с практически незнакомым взрослым человеком никто из детей не попросился к маме, не испугался по-настоящему и не задал ни одного вопроса по существу. Старик бережёт малышей как умеет и чаще всего старается просто уйти от страшной темы:
— Маржан говорит, немцы отрубили его маме руки, — сказала вдруг Роза.
— Не будем больше говорить о немцах, — мягко посоветовал Хоуард. — Скоро мы выйдем из машины, и дальше нас повезет лошадь. А как разговаривает лошадь? — спросил он Пьера.
Должно быть, Хоуард просто не мастер объяснять такие вещи, у него самого многое в голове не укладывается, и чтобы не погрязнуть в тягостных думах, он предпочитает заботиться о насущных делах. Не стоит, пожалуй, ожидать от книги – современницы описанных в ней событий глубокого анализа причин и следствий, обобщений философского порядка. Она рисует, неторопливо, не сгущая краски, как были прожиты пятнадцать дней войны: в дороге, за обедом, на улицах города, как ночевали в кинотеатре и на чужом сеновале, как попались немцам и как в конце концов вернулись домой. Финал легенды о Крысолове имеет варианты: в одном из них все дети погибли, в другом – построили собственный новый и светлый город, свободный от лжи, лицемерия и жадности. «Может быть, через тридцать лет весь мир будет нуждаться в ком-нибудь из этих малышей… Может быть, Ронни, или Виллем, или маленький Пьер сделает для всех людей что-то очень важное, великое».
А экранизация всё-таки есть, хотя Леонов её не видел. Снята она была в том же году, когда вышел роман – в 1942-м. Роль Джона Хоуарда сыграл Монти Вулли. Постараюсь найти и посмотреть.54380