Рецензия на книгу

• 

  Аноним5 июня 2024 г.

  Невыразимая печаль

  Кто-то заметил, что у Евгения Онегина водевильный сюжет. Тысячекрылый журавль тоже не про рефлексию и детские травмы. Это очень грустная история про красоту. Чтобы было понятнее вот отрывок из другой книги этого автора. Фрагмент большой, но прочите его, пожалуйста.

  
  

  За те два месяца, что я прожил в отеле «Кахала Хилтон», сколько раз по утрам я любовался красотой игры утреннего солнца на стаканах, расставленных на длинном столе, что стоит в углу ресторана-террасы у побережья. Нигде я не видел такого сверкания обыкновенных стаканов: ни в Ницце, ни в Каннах на южном берегу Франции, ни на полуострове Сорренто в Южной Италии, где так же ясен и прозрачен солнечный свет и так же ярко искрится море. Думаю, что утреннее сияние стаканов в ресторане отеля «Кахала Хилтон» навсегда останется в моем сердце как чистый символ Гавайев, прозванных райской землей вечного лета, или символ яркого гонолульского солнца, ясного неба, прозрачной морской воды и зелени деревьев. Стаканы, перевернутые вверх дном, стоят в строгом порядке, будто на параде. Одни побольше, другие поменьше, составлены по два и по три. Они стоят так близко друг к другу, что их поверхность сливается. Естественно, стаканы не полностью освещены лучами утреннего солнца — они перевернуты вверх дном, и потому только грани донышка излучают сияние и искрятся, как алмазы. Интересно, сколько их здесь? Наверное, две или три сотни. Не все донышки светятся одинаково, но у большинства одни и те же точки сверкают, как звезды. Ряды стаканов образуют причудливые гирлянды светящихся точек.Присмотревшись к мерцанию света на их гранях, я обнаружил, что свет проникает и внутрь стаканов, но сияет там не так ярко, как на гранях донышка, более тусклый и мягкий. Слово «мягкий» в японском понимании, наверное, не подходит к яркому гавайскому солнцу, но в отличие от сверкающих на гранях донышка точек этот свет растекается действительно мягко. Два сияния, но каждое по-своему чисто и прекрасно. Возможно, причиной тому обильное солнце Гавайев и удивительно чистый, прозрачный воздух. Налюбовавшись игрой утреннего солнца на стаканах, расставленных вдоль длинного стола, я отвел глаза и, осмотрев ресторан, заметил, что на стаканах со льдом и с водой, стоявших на столиках посетителей, также мерцает утренний свет. Не вглядишься — не увидишь этой чистой красоты.

  Отрывок из книги "Существование и открытие красоты"

  Любовались ли вы когда-нибудь простым предметом, например чайной чашкой? Ее пропорциями, сочетанием цвета и формы? Задумывались ли об ее судьбе? О судьбе ее бывших владельцев? А если эта чашка была в руках у любимого вами и ушедшего человека? Можно ли дать из нее выпить чай другому? Что ваша жизнь добавит к вековой истории этой чашки?

  Нечто похожее я испытываю когда читаю старую книгу, нахожу пометки карандашом, сделанные по правилам дореволюционной орфографии, и понимаю, что руки, державшие эту книгу, давно растворились во вселенной. И это все очень грустно.

  Невыразимая печаль
  Открыла два огромных глаза, —
  Цветочная проснулась ваза
  И выплеснула свой хрусталь.

  Вся комната напоена
  Истомой — сладкое лекарство!
  Такое маленькое царство
  Так много поглотило сна.

  Немного красного вина,
  Немного солнечного мая —
  И, тоненький бисквит ломая,
  Тончайших пальцев белизна.

  Осип Мандельштам 1909 г.

  26

  822