Рецензия на книгу

• 

  Аноним14 апреля 2014 г.

  Уделила этот дождливый и прохладный воскресный день на чтение давненько читанного и практически забытого произведения. Помнится, 3 года назад я сложила весьма расплывчатое впечатление на счет этой книги, а потому, перечитать было даже приятно: многое из сюжета было мною скоропостижно забыто.
  Уххх...Начну, пожалуй, со своего мнения о Печорине. Он мне не понравился. Прочитав пару рецензий на эту книгу, заметила, что у многих он стал их идеалом или чем-то в этом роде. Что касательно меня, я потратила 9 часов на эту небольшую книгу, естественно, я о них не жалею, но много времени я потратила на взвешивание плюсов и минусов характера Печорина. Понимаю: он человек, который не смог найти себя в этой жизни, а потому счастье стало для него невозможным. Но после этого внутреннего монолога все мои оправдания в его сторону были откинуты:
  

  
  А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы. Сам я больше неспособен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное как жажда власти, а первое мое удовольствие - подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха - не есть ли первый признак и величайшее торжество власти? Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, - не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастие? Насыщенная гордость. Если б я почитал себя лучше, могущественнее всех на свете, я был бы счастлив; если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечные источники любви. Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности: идеи - создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара. Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самого моря. Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов; душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; она проникается своей собственной жизнью, - лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие божие.

  Печорин настолько умело манипулирует жизнями других, играя, он живет. Возможно, этот монолог, направленный на бедную, милейшую Княжну Мери, мог бы его оправдать, но, в таком случае возникает вопрос: а не играл ли он, произнося и это?

  
  Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой.

  Знаете, дочитав книгу, невольно в моей голове возник фильм "Эффект бабочки". Там тоже человек портил жизнь всем окружающим, вот только, там он этого совершенно не желал. А наш Печорин очень даже намеренно это делал, в большинстве своем. Вспомнить ту же его затеянную игру с Грушницким. Правда, там довольно сложно выяснить: кто прав, кто виноват? Как по мне, так оба. Печорин - в том, что играл. Но как не играть, если сразу, как только Грушницкий появляется в записках Печорина, второй дает нам понять, что у них взаимная ненависть, скрытая покровом дружбы? Но за что Герой так ненавидел Грушницкого? Читая книгу, я сделала вывод, что за то, что тот жил чувствами, не боясь выставлять их напоказ, когда наш Григорий Александрович их даже не испытывал, чаще всего. Сам Грушницкий виноват в том, что глуп да еще и низок душой. Не разбираясь в людях, он допустил множество ошибок в своих поступках, а потом всю вину свесил на Печорина.
  "Ну не полюбила она тебя, так что теперь, всех, кому она улыбается, убить?"
  У Вас не возникло ощущения, что в Печорине собраны все недостатки того поколения? У меня возникло. Ибо он даже любить не умел! Ну, как так? Его любовь была потребительской, он сам в этом признается:

  
  Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия: я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их радости и страданья - и никогда не мог насытиться. Так, томимый голодом в изнеможении засыпает и видит перед собой роскошные кушанья и шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче; но только проснулся - мечта исчезает... остается удвоенный голод и отчаяние!

  Вспомнить ту же Веру, которая любила его настолько сильно, что, зная все его недостатки, все равно была его рабой. Даже к ней, как мне показалось, у того хоть и есть теплые чувства, но он ее не любит! Он благодарен ей за воспоминания, но не более. И это печально.
  Что касается остальных, чьи судьбы соприкоснулись с Григорием Александровичем, то можно только посочувствовать, как я считаю, и тем, и даже Нашему Герою.
  Если в общем, то произведение шикарное, мне понравилось. Но много вопросов оставляет после себя книга. Я бы с радостью прочитала то, как Печорин стал таким. Сильно сомневаюсь, что такими рождаются. А того, что дано в книге, слишком мало, чтобы оправдать "Героя Нашего Времени".

  15

  114