Рецензия на книгу
10 Minutes 38 Seconds in this Strange World
Elif Shafak
Аноним12 августа 2022 г.О тех, кто около… кто на краю.
Если вы смотрите на мою оценку, то уже понимаете, что мне понравилась книга.
Правильно понимаете, книга хорошая, большую часть мне в ней было очень тепло.
В целом, автору удалось подергать за ниточки моей души… это и период рождения Лейлы, и жизнь ее, в доме родителей и… то место, где друзья ее лучшие, в количестве 5 человек, взяли так сказать, бразды правления в свои руки.
Взрослая Лейла, не скажу, что плохая она… скажу, что путь ее жизненный, мне это не близко совсем, да и, как мне кажется и от автора он очень далек, потому что… прохладнее в том промежутке мне было, прохладнее, чем в других тех местах, куда она, автор, меня, как читателя, точным броском, как тот Кириленко, в кольцо, а закидывала.Поминутно и посекундно мы узнаем да, наверное, почти все тайны той Лейлы...
А встречаем ее, мы, читатели… закинутой в мусорный бак.Жизнь ее, не скажу, что как на ладони, не скажу, что замелькает… скажу, что, о том или другом, важном периоде ее жизни, когда закладывалась суть Лейлы и то почему она выбрала такой путь… обо всем этом, нам сознание Лейлы поведает.
Своими воспоминаниями она и с нами поделиться.
Память ее была своего рода кладбищем – там были похоронены отрезки ее жизни, они лежали в отдельных могилах, и у Лейлы не было ни малейшего желания оживлять их.Не было у нее такого желания, а пришлось.
Вот вам цитата о Лейле, самое начало конца (начало книги):
Конец
Ее звали Лейла.
Текила Лейла – именно под этим именем ее знали друзья и клиенты. Текилой Лейлой ее называли дома и на работе – в здании цвета розового дерева, которое притаилось в мощеном тупичке у порта, между церковью и синагогой, среди ламповых лавочек и кебабных, в тупичке, приютившем старейшие лицензированные бордели Стамбула.
Однако если бы она услышала эти слова от вас, то запросто могла бы оскорбиться и швырнуть в вас туфлей – обычно она носила туфли на высоком каблуке.
– Меня зовут, дорогуша, а не звали… Меня зовут Текила Лейла.
Ни за что и никогда она не согласилась бы, чтобы о ней говорили в прошедшем времени. От одной только мысли об этом Лейла чувствовала себя маленькой и поверженной, но ощущать себя таковой ей хотелось меньше всего на свете. Нет, она твердо отстаивала бы настоящее время, пусть даже теперь ее пронзило щемящее чувство, что сердце только что перестало биться, а дыхание резко прекратилось, и, как ни глянь, вряд ли можно отрицать факт собственной смерти.А аннотация немножко лукавит… если бы только деспотизм отца был повинен в бегстве ее в тот Стамбул.
Пишу и слезы к глазам, потому что, Господи, как же мне жаль было ту девочку, ту кроху, которая только начинала свой путь… путь которой, сломали… в грязь втоптав, едва он только начался.
А ведь могла танцовщицей стать… ведь так любила, мечтала.Мать ее… та, что родила ее… а будет и там своя жуть… нет, не скажу, не хочу отбирать у вас «вкусности».
Вспоминая рождение Лейлы, как не хотела она в этот мир…
Совпадение или…Мне кажется, если бы не любимейший братец отца… то путь Лейлы мог быть другим.
Именно он, эта мразота, скотина и падаль, виновна в том, что Лейла… та маленькая девочка, впервые ощутила себя грязной, виновной во всем, той, для кого жар преисподни – «награда» в «финале».
На минуточку, ему было 43, а Лейле 6.
все, что она делала и думала, заканчивалось все полагающим чувством вины.Робкая девочка и…
Она продолжала размышлять об этом, пока однажды не поняла, насколько ужасен этот вопрос. Задаваясь вопросом: «Почему я?», она словно спрашивала: «Почему не кто-то другой?», а за этот вопрос она сама себя ненавидела.Эта книга, как повод рассказать о Стамбуле, о тех, кто будто с окраин его, об отщепенцах, о тех, кого достопочтимые граждане и гражданки принимают за тех прокаженных… об отверженных, ненужных обществу людях.
Будет нечестно, если я не расскажу вам хотя бы об одном из друзей Лейлы.
И рассказать вам я хочу о Синане, которого, Лейла, однажды и на всю его жизнь, прозвала Сабботажем Синан.
Тот, самый Сабботаж, который снабжал ее журналами, книгами, запрещенными дома, когда они в школе учились… тот период, когда отец Лейлы с бОльшим рвением в религию впал.
А ведь у этих двоих могло бы все получиться, останься она… да…
Порыв и… кончено, разбито.
Еще и гордость Лейлы…
Несмотря на свое прозвище, Собботажу несладко жилось, он всегда подавлял в себе чувства, желания, как и любовь свою к Лейле:
В жизни его то и дело отчитывали и опускали: дома — сильная и любящая, но строгая мама, в школе — учителя, в армии — начальники, в офисе — почти все. Годы запугивания задавили его душу: там, где должно было расцветать мужество, осталась какая-то каша.Легко сказать – возьми и сделай, когда ты вольно рос, когда тебя хвалили, не задавливая твою личность, растили, а вот когда ты все время был должен, когда, то нельзя это… с младенческой поры…
Тогда… трудно вот так сразу, до этого нужно дойти, дорасти, обрубив.В общем, интересною вышла история, было, и подумать над чем.
38676