Рецензия на книгу

• 

  Аноним15 января 2022 г.

  Русские горки: письма Достоевского от младенчества до окончания каторги и возвращения в столицу

  Ожидала найти нечто вроде "Дневников писателя" или просто записанных мыслей, а встретилась с душераздирающей жизненной драмой.

  Решила читать внимательно, выверяя, о каких произведениях, событиях, личностях идет речь, и уточняя информацию. Так выходило дольше, но зато открывались причинно-следственные связи. Впечатление оказалось таким сильным, что иногда в эти праздничные дни и атмосфере веселья приходилось откладывать книгу, или продвигаться малыми шажками.

  Мыслей тьма, писать-не переписать. Поэтому остановлюсь на моментах, которые особо запомнились и стали открытиями.

  Из первых встреченных странностей — внутренние взлеты и падения.

  Вот, например, к брату (сентябрь 1845 года):

  
  "Как грустно было мне въезжать в Петербург. Я смутно предчувствовал всю мою будущность в эти смертельные три часа нашего въезда.... мне Петербург и будущая жизнь петербургская показались такими страшными, безлюдными, безотрадными, а необходимость такой суровой, что если б моя жизнь прекратилась в эту минуту, то я, кажется, с радостью бы умер".

  Но, обласканный литераторами, Достоевский настолько воспрял, что уже 16 ноября описал свое положение так:

  
  "Ну, брат, никогда, я думаю, слава моя не дойдет до такой апогеи, как теперь. Всюду почтение неимоверное, любопытство насчет меня страшное. Я познакомился с бездной народу самого порядочного".

  И так постоянно. От "хочу умереть" до "после "Мертвых душ" не было на Руси ничего подобного". Это такие волны-гиганты, что даже зажмуриваешься от предчувствия беды. Конечно, я не психиатр, но так явно проступает высокая эмоциональная лабильность и столь ярко выражены колебания настроения, что обострения психического заболевания страшишься и ожидаешь.

  Проще говоря, Достоевский все принимал близко к сердцу, и если согласиться с тем, что одно и то же обстоятельство переживается разными людьми с разной глубиной чувств, то здесь виден самый сильный накал, самое острое восприятие таких бед, которые выпадают не каждому.

  Постоянный поиск средств к жизни и возможности публиковаться, арест, Петропавловская крепость, отмена смертной казни в последний момент, этап и каторга, жизнь в ссылке, запрет на публикацию и лишение дворянства, хлопоты о прощении и разрешении публиковаться, любовь к эмоционально неустойчивой женщине, женитьба вопреки многим препятствиям, постоянные заботы о пасынке и жене... И это лишь краткий список пережитого, слабым эхом отразившегося в письмах.

  Одна из самых трагических линий — линия болезни, страх перед ней, отрицание, желание, чтобы это оказались просто припадки. Только не эпилепсия.

  26 апреля 1846 года, Санкт-Петербург:

  
  "Болен я в сильнейшей степени раздражением всей нервной системы... Теперь я вне опасности, но.. болезнь осталась при мне и по объявлению доктора приготовлена тремя или четырьмя годами, вылечиться можно не в малое время".

  Первые припадки начались на каторге. А когда по возвращении в Петербург доктор подтвердил худшее — Достоевский с горечью пишет: "если бы я знал, не женился бы". Теперь уже речь шла не о том, чтобы излечиться, а чтобы не умереть.

  
  "Припадок мой сокрушил меня и телесно и нравственно: доктор сказал мне, что у меня настоящая эпилепсия, и предсказал, что если я не приму немедленных мер, то есть правильного лечения, то припадки могут принять самый дурной характер, и я в один из них задохнусь из-за горловой спазмы".

  Без писем я бы никогда не прониклась таким сочувствием к этому человеку. Он боялся падучей, а когда осознал и принял ее, постоянно страшился передать детям. И ведь был прав: сын Алеша умрет от нее практически у отца на руках.

  Еще одна трагедия — непрекращающийся поиск денег и зависимость от них.

  Это началось еще в Высшем инженерном училище. Просил, занимал, перезанимал, писал и публиковал, чтобы выплатить долги. Как минимум, у Достоевского не было никаких навыков планирования. Беспорядочное финансовое поведение загоняло его в угол и заставляло постоянно искать выход. За чтением у меня то и дело всплывала мысль: когда он начал играть? Почему еще в отрочестве, в письмах к отцу, оправдывался, что не тратится на ерунду?

  Проблема безденежья с одной стороны не давала ему как следует редактировать готовые вещи, а с другой заставляла писать столько, сколько он по своей воле не написал бы.

  Но сам он ощущал бедность как дамоклов меч, постоянно висящий над головой и мучительно переживал из-за недоделанных текстов:

  
  "И всю-то я жизнь буду писать из-за денег! Да хоть бы я имел даже сильный талант, и тот пропадет в этой тоске".

  Иной раз проблема так давила на него, что он давал себе клятвы:

  
  "Я положил и поклялся, что теперь ничего необдуманного, ничего незрелого, ничего на срок (как прежде) из-за денег не напечатаю, что художественным произведением шутить нельзя, что надобно работать честно..."

  Но долги возвращали все на круги своя.

  
  "Хочется оставить по себе хоть одно произведение безукоризненное. Но что делать? Нельзя то писать, что хочется, а пиши то, о чем, если б не надобны деньги, и думать бы не захотел. И для денег я должен нарочно выдумывать повести! ... Скверное ремесло бедного литератора".

  Прочтя недавно "Остров Сахалин", живо представляла себе весь ужас пребывания на каторге. Тем удивительнее проявилась в ней одна важная черта Достоевского: совершенное беззлобие. Вот он описывает и вшей, и вонь, и полное унижение человеческого достоинства, и тут же: "Брат! На свете очень много благородных людей!"

  Еще в юности заметила, что так, как Федор Михайлович, разбираться в характерах можно только, если не осуждаешь и не злишься. Со злобой глядишь на человека — никогда его не поймешь. У Достоевского нет зла в душе по отношению даже к последнему негодяю или оно присущо ему в минимальной мере.

  
  "Люди везде люди. И в каторге между разбойниками я, в четыре года, отличил, наконец, людей. Поверишь ли: есть характеры глубокие, сильные, прекрасные, и как весело было под грубой корой отыскать золото".

  Осталось еще много впечатлений, которые расписывать не буду. Например, тема душевного преображения, но об этом лучше прочесть самим. Дам только две цитаты.

  
  "Что сделалось с моей душой, с моими верованиями, с моим умом и сердцем в эти четыре года — не скажу тебе. Долго рассказывать. Но вечное сосредоточение в самом себе, куда я убегал от горькой действительности, принесло свои плоды".
  "Удивительное дело: из тяжкого несчастья и опыта я вынес какую-то необыкновенную бодрость и самоуверенность".

  ***

  Вопросы, на которые у меня не было ответов:

  — почему среди ранних произведений есть настолько плохие?

  — почему не закончена и скомкана "Неточка"?

  — зачем после каторги написаны два ужасных подобострастных стихотворения?

  Ответы, развернутые и подробные, при внимательном чтении, можно найти в этих письмах.

  Они пронимают, доходят до сердца, поэтому тяжелы. Но все равно рекомендую всем, кто считает себя поклонником Достоевского.

  После перерыва возьмусь за продолжение, хотя уже догадываюсь, что оно сулит.

  41

  711