Рецензия на книгу
Ночь в Лиссабоне
Эрих Мария Ремарк
styukova26 марта 2013 г."Ремарк. Снова Ремарк. Что он подарит мне на этот раз?"
Это оказалось хуже, чем я представляла. Это было ужасно! Нет-нет, не произведение ужасное. Оно восхитительно, как и все, что написал Ремарк. Ужасно было все внутри. Германия в 39 году. Концентрационные лагеря. Гестапо. Начало войны. Голод. Мигранты. И во всем этом, конечно же, - любовь.
Я даже не ожидала, что увижу такую ненависть немцев к Гитлеру. Он отнял у них родину, сделал их космополитами, которые вынуждены носить паспорта умерших людей. Нет паспорта? Ты не человек. Кто-то умер? Забирай его паспорт, подделай там фотографию и стань новым человеком.
Ремарк не Ремарк, если он не напишет про женщину, которая смертельно больна. И про мужчину, который смертельно в нее влюблен. Любовь - единственное, что могло сделать счастливым (если вы не нацист, потому что нацист был счастлив, предвкушаю войну) в 39 году. Любовь - единственное, что могло стать причиной истинного несчастья.
В эту минуту единственное, что наполняло меня глухой болью разлуки, было сознание невозможности обладать ею полнее и глубже, чем это дано человеку.
Я бы хотел осязать ее тысячами рук и уст, я бы окружил ее собою, будто скорлупой, чтобы чувствовать ее всю вплотную, кожа к коже, любя и наслаждаясь - и все же тоскуя древней тоской, что это только кожа и кожа, а не кровь, только соединение, а не слияние.
О чем это.
Мужчина. К нему подходит незнакомец. Предлагает билеты в Америку. А вдруг гестапо? Нет. Эти билеты - его, если он проведет всего одну ночь с этим человеком. Эта ночь - исповедь. Диалог, который тут же превратился в нескончаемый монолог. Слова человека, у которого не осталось ничего. Всего одна ночь. И трагедия всей жизни. При том надо было все это слушать и кое-где соглашаться. Смогли бы всю ночь слушать о жизни человека, которого больше никогда не увидите?Какое счастье, должно быть, что гитлеровского режима больше нет. Я не представляю, каково жить в этом говне.
– Вот и пожаловала, наконец, к нам одна из наших рыбок, – сказал молодой человек. – Скоро приплывет и вторая.
Он улыбнулся и ударил меня в лицо рукой, унизанной кольцами.
– Как вы думаете, Шварц?
Я вытер кровь, которая выступила на губах от удара колец. В комнате было еще двое в штатском.
– Или, может быть, вы сообщите нам адрес сами? – спросил красавчик, улыбаясь.
– Я его не знаю, – отвечал я. – Я сам ищу мою жену. Неделю назад мы поссорились, и она убежала.
– Поссорились? Как нехорошо! – красавчик снова ударил меня по лицу. – Вот вам в наказание!– Сделать ему встряску, шеф? – спросил один из псов, стоявших позади.
Девическое лицо красавчика расплылось в улыбке.
– Объясните ему сначала, Меллер, что такое встряска.
Меллер объяснил мне, что мне перетянут член проволокой, а потом вздернут.
– Знакомы вы с этим? Ведь вы уже раз побывали в лагере? – спросил красавчик.
Я еще не был знаком.
– Мое изобретение, – сказал он. – Впрочем, для начала мы можем сделать и проще. Вашу драгоценность мы стянем проволокой так, что в нее не просочится больше ни капли крови. Представляете, как вы будете орать через час? А для того, чтобы вас успокоить, мы набьем вам ротик опилками. Не правда ли, мило?
У него были стеклянные, светло-голубые глаза.
– У нас много чудесных изобретений, – продолжал он. – Знаете ли вы, например, что можно сделать, используя огонь?
Оба пса захохотали.
– Используя тонкую раскаленную проволоку, – сказал красавчик, улыбаясь.
– Медленно вводя ее в ухо или протягивая через нос, можно добиться многого, черный Шварц![21] Самое чудесное при этом состоит в том, что вы теперь находитесь в нашем полном распоряжении для проведения любых экспериментов.
Он с силой наступил мне на ноги. Он стоял совсем близко, и я чувствовал запах духов, исходивший от него. Я не пошевелился; Я знал, что оказывать сопротивление бесполезно. Еще хуже было изображать из себя героя. Наибольшее удовольствие моим мучителям доставила бы возможность сломить меня. Поэтому при следующем ударе тростью я со стоном упал. Это было встречено хохотом.
– Ну-ка, взбодрите его, Меллер, – сказал красавчик нежным голосом.
Меллер вынул изо рта сигарету, наклонился надо мной и прижал ее к веку. Боль была такая, словно мне сунули огня в глаз. Все трое засмеялись.
– Встань-ка, парнишечка, – сказал тот, что меня допрашивал.
Я поднялся, шатаясь. Не успел я выпрямиться, как на меня обрушился новый удар.
– Это пока все только легкие упражнения, чтобы разогреться, – сказал он. – Ведь у нас в распоряжении вся жизнь. Вся ваша жизнь, Шварц. Если вы еще будете симулировать, у нас есть для вас чудесный сюрприз. Вы сразу взлетите в воздух со всех четырех.
– Я не симулирую, – сказал я. – У меня тяжелая сердечная болезнь. Может случиться так, что в следующий раз я не встану, что бы вы ни делали.
Он повернулся к своим псам:
– У нашего деточки болит сердце. Кто бы мог подумать?
Он снова ударил меня, но я почувствовал, что мои слова произвели впечатление. Он не мог передать меня Георгу мертвым.
– Ну как, не вспомнили еще адрес? – спросил он. – Проще вам сказать это теперь, чем после, когда у вас не останется зубов.
– Я не знаю адреса. Я бы сам тоже хотел знать его.
– Парнишечка, оказывается, хочет быть героем. Просто замечательно. Жаль только, что никто, кроме нас, не видит этого.
Он бил меня ногами, пока не устал. Я лежал на полу, стараясь защитить лицо и промежность.
– Так, – сказал он наконец. – Теперь мы запрем нашего парнишку в подвал. Потом отправимся поужинать и тогда уж займемся им по-настоящему. Устроим чудесное ночное заседание.
ЧИТАТЬ? ЧИТАТЬ. Все произведение пронизано романтикой, несмотря на жестокость и насилие. Здесь нет ничего, что не соответствует правде. Здесь мир такой, каким он был и всегда будет.
1633