Рецензия на книгу
Герой нашего времени
Михаил Лермонтов
Аноним12 мая 2012 г.Читая этот рассказ, невольно сравнивала Печорина с собой, некоторые его мысли, записанные в его дневниках, напоминают мои собственные. Единственное наше различие: Печорин из своей "жизненной бури" сделал вывод - жить чувствами уж слишком больно и всеми силами отрекался от них; во мне же пока превалируют эмоции, негодование, удивление, но с каждым днем их все меньше, и хочу верить, что черствостью душевной все не обернется. Я еще даю шанс окружающим разуверить меня, Печорин же своими поступками подтверждает собственные выводы.
Драматические действия разворачиваются на, так любимом Лермонтовым, Кавказе. Впервые слышим мы о неординарном офицере из уст военного, служившего с ним в одном боевом отряде. "Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побежденное ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными; пыльный бархатный сюртучок его, застегнутый только на две нижние пуговицы, позволял разглядеть ослепительно чистое белье, изобличавшее привычки порядочного человека." С ним была связана любовная история, его избранницей стала местная молоденькая девушка Бэла, снисхождение которой он добивался тактическими приемами со знанием обольстительного дела. Когда же Печорин усмотрел достижение цели, интерес к ее дальнейшей судьбе иссяк. О дальнейшей жизни офицера мы узнаем из его личных дневников, где без утайки описаны мотивы и предпосылки совершаемых им поступков. "Да, я уже прошел тот период жизни душевной, когда ищут только счастия, когда сердце чувствует необходимость любить сильно и страстно кого-нибудь, – теперь я только хочу быть любимым, и то очень немногими; даже мне кажется, одной постоянной привязанности мне было бы довольно: жалкая привычка сердца!" В горах Печорин встречает своего боевого товарища юнкера Грушницкого, наивного и доверчивого, любящего высокопарные слова. "Говорит он скоро и вычурно: он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания. Производить эффект – их наслаждение. Он так часто старался уверить других в том, что он существо, не созданное для мира, обреченное каким-то тайным страданиям, что он сам почти в этом уверился." На водах они знакомятся с юной княжной Мэри, Грушницкий влюбляется всерьез и всякие замечания друга принимает в штыки, Печорин же - от скуки и забавы ради, отчасти проверяя собственные теории в действии, отчасти действительно не веря в настоящую привязанность. В последствии княжна променяла пылкого и влюбленного Грушницкого на необыкновенного, гордого и таинственного Печорина. Конечно же меня это задело, как Печорин посмел устраивать мастер класс своему другу, почему не оставил ему возможности уклониться от дуэли, ведь он так мастерски играл его чувствами! О надвигающейся беде среди боевых товарищей догадывается доктор Вернер, ставший единственным человеком отгадавшим в Печорине развлекающегося циника, но думаю помешать трагедии все равно не смог бы. Исход дуэли был предрешен, цена победы - потеря единственного небезразличного человека, Веры - равноценная плата за игры чувствами. Любящая Вера видела его без прикрас и не ждала от него поступков, живя минутными встречами годы и питаясь своими эмоциями. "Никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном." Как ликовала я, читая запоздалое признание Печорина, "Вера стала для меня дороже всего на свете – дороже жизни, чести, счастья!" Думаю Печорин еще не совсем бессердечен: он задумывался о своей жизни, пытался честно разобрать причины, мотивы своих поступков и нашел корень зла. "В этой напрасной борьбе я истощил и жар души, и постоянство воли, необходимое для действительной жизни; я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание давно ему известной книге." Он в миллиметре от пропасти, я верю, что возможностью одуматься он воспользовался.Я давно уж живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его.
Неужели, думал я, мое единственное назначение на земле – разрушать чужие надежды? С тех пор как я живу и действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм, как будто без меня никто не мог бы ни умереть, ни прийти в отчаяние! Я был необходимое лицо пятого акта; невольно я разыгрывал жалкую роль палача или предателя. Какую цель имела на это судьба?.. Уж не назначен ли я ею в сочинители мещанских трагедий и семейных романов.
Зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные… Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений – лучший свет жизни. И с той поры сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на голову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сожаления… Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия: я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их радости и страданья – и никогда не мог насытиться.
1587