Рецензия на книгу

• 

  Аноним20 сентября 2019 г.

  Чёрная зависть по белому

  Post factum:

  В заключении данной рецензии, я бы хотел, для начала этого завершения, как смешно сейчас прозвучало, заранее извиниться перед поклонниками творчества Виктора Пелевина за своё безобидное хулиганство. А безобидное оно потому, что выражается исключительно в словах. Думаю, все остальные это так же понимают, как и я. Если я оказался слишком груб в своих высказываниях, то прошу меня извинить.

  Впрочем, зачем извиняться – это всего лишь мнение, не более того.

  Однако, в культурном обществе, если причинил обиду человеку, хоть раз, это может остаться на всю жизнь. А личность вообще обиды не прощает – так говорят психологи.

  Отчасти потому, что, да, если человек получает премии за свои труды, если читатели ждут с нетерпением его новых работ – всё это уже о многом говорит. Это говорит о том, что он действительно талантливый автор, как бы я ни старался это опровергнуть. Хотя, зачем опровергать такие прекрасные качества. Видимо, в глубине души я искренне, насколько могу, желаю Виктору Олеговичу ещё больших достижений в творческой работе - только и всего. Ведь на этом нелёгком пути, как известно, нет предела совершенству.

  Всё/таки большинство людей умны и хорошо разбираются, как в людях, так и в авторах, так и в литературных произведениях. Просто, может быть, они не всегда хотят об этом говорить, или не всегда торопятся, или не всегда могут сформулировать свои взгляды наиболее точно, как они чувствуют, как они лучше всего понимают. И я убеждён, что мою рецензию никто не будет воспринимать как личное оскорбление Виктора Пелевина или его поклонников. Мне как человеку, который особенно увлечён литературой, который практически всю жизнь этим занимается, а с некоторых пор профессионально, мне было очень приятно проводить анализ его работы. Я увлёкся. Хотя бы потому, что любопытство к его произведениям накапливалось долгие годы.

  Но там, кроме зависти и сухого анализа, по/моему, ничего нет. Никаких личных оскорблений я не стремился нанести. А зависть, это вполне нормальное качество. Более того, оно, можно сказать, базовое среди людей интеллектуально/творческой профессии. И далеко не всегда выражается в оскорблениях. Хотя и часто.

  Как говорил мой тайный великий учитель: «Проказничать можно, но только не вредить».

  Primum vivere:

  В силу дикой популярности Виктора Пелевина, мне казалось, что я никогда не напишу данную рецензию, поскольку, постоянно попадал (и попадаю) в поток девичьих впечатлений. Голоса, доносящиеся из параллельной реальности, в которую я прихожу, как сосед за спичками, оставляю рецензию, и, возвращаюсь обратно, в свои покои: «напиши, что он исключительный», «напиши, что он необычный», «напиши, что он красавец», «напиши, что он вообще – вообще…»

  Вот – написал.

  Остыли?

  В своё время у Чехова было море поклонниц, называемых антоновками.

  С тем же успехом поклонниц Пелевина можно назвать пелевинки или виктюши.

  Ночью оказалось писать легче, все уже спят и рефлексивная работа моего разума перестаёт выдавать эти истерические возгласы: «Напиши, что он умница». Но при этом, я поймал себя на мысли, что хочу принципиально выявить массу недостатков в работе Пелевина.

  Понятно, что я, как писатель, находящийся только в начале своей литературной карьеры, не имеющий, пока, никакой популярности, и, что хуже всего, до сих пор пребывающий в ореоле мученика, тупо (открыто) завидую успеху – чужому успеху.

  Возникает ещё чей/то близкий голосок: «Сам бы пробовал так писать, и не было бы нужды каяться и завидовать».

  Alas!

  Не получится.

  Иначе, я просто утрачу исключительность свою.

  С другой стороны, чёрт бы с ней с этой исключительностью – насколько она может быть важна?

  В такие моменты, лучше обращать внимание на себя. Тогда и в гармонию быстро приходишь. Но я же пишу о книге Виктора Пелевина. Так что, задача в разы усложняется.

  В общем, я буду краток, поскольку о недостатках говорить легче, нежели о совершенствах.

  Книгу «Тайные виды с горы Фудзи» я прочёл с наслаждением, испытывая тот самый – искренний энтузиазм к литературному произведению, который оно и должно давать читателю. В какой/то момент, я даже уже и забыл, что открыл её только для того, чтобы потом написать разгромную рецензию.

  Учитывая, что это единственная работа Виктора Пелевина, с которой я знаком, складывается впечатление, будто я последний, кто вообще открыл для себя творчество данного автора. Хотя, мне, если не ошибаюсь, лет десять тому назад давали прочесть «Жизнь насекомых», но я так и не притронулся.

  Представьте, что «Жизнь насекомых», когда/то имела огромный успех у читателей.

  При этом, я дочитал, лишь до тридцать второй страницы. А пишу рецензию заведомо – в будущем времени. «Прочитываю с наслаждением» - надо было написать. Не удивлюсь, если, дочитав произведение до конца, и, испытав катарсис, я останусь при таком же мнении. Точнее – всё, что я сказал выше, подтвердится.

  Хочется, сказать, что он (точнее – его текст) чертовски элегантен. В России, по/большей части, всегда была грубая литература. А вот эти, назовём так, паломничества в страну Голливуда дают свой оттенок. Там весьма много выросло на «мериканских» дрожжах элегантных писателей.

  Замечу, также, что у него весьма богатый словарный запас.

  Особенно матов.

  Кто, вообще, сказал, что в данной книге Пелевин пишет о проблемах российских стартапов.

  Хочется спросить, каким местом книгу читаете.

  Пальцем.

  Вопрос стартапов здесь не стоит. Хотя и обсуждается. Пелевин пишет, что процесс жизни гораздо важнее самого её результата. И, если вы не хотите сдохнуть от стресса, сидя на вершине Фудзиямы, то следует с этим что/то делать. Вот, основная идея произведения.

  Стартапы – это скорее материал, с помощью которого, автор оживил произведение. Достаточно актуальный и современный материал.

  Кто/нибудь, вообще, читает Пелевина дальше девятой страницы?

  Надо отдать должное, я не заметил признаков подлинной гениальности в тексте Виктора Пелевина.

  Да – он детально, просто мастерски проводит эмоциональные состояния персонажей. Порой, доходя до откровенного абсурда.

  Да – он многогранно рассматривает ситуации и даёт подробный психологический анализ. И даже, оценки он даёт, что свидетельствует о его чудовищной авторитарности. Либо высокой самооценке.

  Но – он всё это делает исключительно в рамках литературы, диалогов, давая ясное понимание, что сам Пелевин здесь ни при каких делах. Он даёт нам чёткое разграничение, что рассказ – есть рассказ, а писатель – фигура сакральная. Он транслирует ситуации с позиции наблюдателя. Своего рода, писатель/вуайерист.

  Я не хочу сказать, что это неправильно – просто рассуждаю.

  Когда как подлинные гении, вообще не задумываются, что пишут. Подобно древним буддистам хинаяны, которые осуществляли публичное самосожжение. Складывали костёр и садились сверху. Равнодушные и смиренные. Только искорка в глазах сверкает. А чего уже бояться – хладное тело в огне спалить. Они, по/моему, ещё до того, как сгорят умирали – уходили в вечную нирвану. А ветер разносил пепел по реке Ганг. Горожане приходили на это смотреть с особым трепетом и уважением. Это был поистине священный ритуал. Ещё задолго до появления в буддизме Сиддхартхи Гаутамы.

  Последний обошёл эту тему стороной, выстроив ещё три уровня просветления. И умер он в возрасте, примерно, восьмидесяти лет, весьма прозаично: он просто ушёл в какую/то глухую местность (допустим, джунгли), упал на землю и уснул, или ушёл в ниббану, если удобно. Таким манером умирали многие древнейшие предки.

  Вероятно, потом, его тело нашли и кремировали, уже по старым традициям, которые он отвергал. Он тащил (вёл) за собой целые народы и не мог позволить себе легкомыслие в виде самосожжения. По/сути, он был бунтарём среди хинаянцев, лидером среди махаянцев, и почётным гостем среди ваджраянцев, если я правильно употребляю данные термины, и он был Будда, основавший новое течение в буддизме, но не основателем буддизма как такового. И ученикам своим он тоже запрещал подобные вольности, убеждая: «Кому нужно, тот поймёт. Не стоит позволять демону Мары одерживать победу над вами.» В последствии, хинаяну отделили от буддизма, как ветхий завет от христианства.

  То, что я рассказал, это скорее легенда, поскольку нельзя с точностью до микроскопа установить, как там было всё на самом деле. Но, кое/что, я узнал из лекций Далай Ламы, с которыми он сейчас по миру катается. В самой Индии могут оказаться и шарлатаны.

  Господа, подлинные гении умирают на глазах у публики, на глазах у читателя. Каждая книга это «положение во гроб». Каждая книга это жертва. Они абсолютно стихийны, и не задумываются ни на секунду, о чём идёт речь. Они полностью поглощены ощущениями. Единственное, что гению надо понимать, если ты в жизни никаких противоречивых поступков не совершаешь, никаких злых намерений не преследуешь, то ничем не рискуешь.

  Тонкий намёк на узость таланта.

  Сразу хочется, для сравнения, исключительно для сравнения, процитировать Антона Павловича:

  Грохольский обнял Лизу, перецеловал все её пальчики с огрызенными розовыми ногтями и посадил её на обитую дешёвым бархатом кушетку. Грохольский сел рядом и нагнулся к ней. Он весь обратился в зрение.

  Я сказал подлинный… У Виктора Пелевина, всё/таки, чувствуется, хоть и отдалённо, чувствуется фальшь. Он чётко вставляет в зубы персонажей нужные слова, точные обороты, правильные речи, то, что хочет сказать, желает выразить. Но я не вижу, я не понимаю, чем подкрепляются эти «Ой, Пелевин, что ты со мной делаешь!», чтобы у него проливалось нечто такое, что автор уже не силах удержать, и плевать, что оно не подходит ни одному персонажу – я буду говорить от себя. В этом случае, Пелевин заставит говорить героя, либо оставит, как несказанное.

  Обычно, так пишут авторы, страдающие манией величия. Они полагают, что, если что/то такое скажут в своих произведениях от своего имени, то их непременно встретят на улице и обругают матом.

  Но Пелевин не страдает манией величия, он просто хорошо понимает, что, если, вдруг, разденется и начнёт бегать нагишом по сцене, образно выражаясь, то его не только матом обругают, главное, он потеряет «корону» значимости. И вернёт очень нескоро. Если вообще вернёт. Одна из навязчивых иллюзий, страдающих манией величия. Парадокс? Парадокс.

  Ладно, секунду, Пелевин не страдает манией, поскольку прекрасно понимает, что лишняя инфа читателю может оказаться неинтересной, непознавательной, проще говоря, ненужной. Ну, тогда, чего он заливает про схемы девайса и, куда подключать провода. Нагромождение знаков? Нагромождение – не иначе.

  Но, откуда Виктору Олеговичу знать, что интересно читателю, а что нет. Стало быть, мания? Она самая.

  Ну, подождите, сейчас, не расходитесь, я понял, в чём тут соль. Да, любая нормальная баба расскажет вам про все эти джаны, инсайты и белые горизонты, если захочет. Ровно столько, сколько блаженства способно вместить ваше воображение. Для них уже давно всё это банальщина. Они уже давно там обитают. Это мы, мужики, буксуем. Это нам всё приходит с опытом. Как правило, после тридцати.

  Короче, Виктор Олегович, давайте не будем людям мозги пудрить, всё сводится к мужским, женским и творческому началам. Четыреста тридцать одна страница инсайтов – хорошо у вас с чувством юмора порядок. Такое кол-во смешных анекдотов редко встретишь в одной книге. Да ещё и подбивать население путешествовать по святым местам. Не у каждого на это, извиняюсь, средства имеются.

  А смысл притчи Льва Толстого заключается в том, что человеку для счастья нужно было лишь три акра земли, чтобы его там зарыли. То есть – бежал он не за мечтой, а от этих ненавистных ему людей, которые предложили взять больше.

  Какой, однако, вы скептик, господин Критик.

  Служу отечеству!

  С другой стороны, писатели – это не медиа/персоны. Они по/большей части одиноки (чуть не написал - алкоголики), и с трудом узнаваемы на улицах. Даже, если целенаправленно проинформировать публику о том, что некто, во столько/то часов, столько/то минут, прилетает таким/то рейсом в аэропорт Шереметьево, в такой/то терминал, будьте уверены, никто не побежит встречать.

  Ну, я не знаю, как ещё донести, остаётся только открыть дверь в мир рок/музыки, где каждый второй исполнитель – это кумир. Особенно те, у которых полкарьеры проходит в андеграунде. Предпочитающие кушать пиццу, сидя на полу в общественно доступной зоне. Вот, их как раз/таки, караулят в аэропортах и гостиницах. Любят по полной.

  Хотя, некоторые из них четвероногие, у которых мат через мат в песнях звучит. Просто потому, что ничего другого в голове не мыслится. Но, чёрт его знает, что движет молодыми людьми, когда они едва ли не бросаются на них у стойки регистрации багажа. С фотоаппаратом, конечно же, а не с дубиной.

  Слава писателя такая же интимная, как и создание литературного произведения, как и его чтение. Писателя любят много, но каждый по отдельности.

  Исключительность, опять же.

  Впрочем, популярность Виктора Пелевина, это даже не популярность, а некая легендарность. Поскольку, если судить по распроданным тиражам, то вряд ли Пелевину тягаться с Акуниным, Донцовой или Олегом Роем. Но его поклонники, это настоящие фанты. Послушные сектанты. Это люди, которые действительно ждут появления новых романов, и на старте они раскупаются в одно мгновение.

  Самое время задуматься над смыслом слова «стартап».

  Хотя – я не знаю, как там обстоит дело на самом – просто от балды (внешних факторов) предполагаю.

  Начиная с пятьдесят пятой страницы, штамп на всем известный фильм ПОС.

  И вообще, сюжет произведения в целом отдалённо напоминает Божественную комедию, которая, как вы знаете, изначально называлась Божественная трагедия.

  Вперемешку с сюжетом фильма Волк с Уолл-стрит.

  Господа, ну, тут штамп на штампе. Галимая халтура. Единственное, что спасает Пелевина, как личность творческую – это умелое обращение с текстом. Но это нельзя назвать творчеством – это в лучшем случае профессиональная редактура. Я не вижу в данной работе ни капли интеллектуального напряга. Это скорее издательская продукция, но далеко не художественное произведение. Эту книгу я бы никому не подарил на днюху, никому бы не порекомендовал прочесть. Допустим, ему дали «Большая книга» за Жизнь насекомых, но я уверен, что iPhuck 10 и Искусство лёгких касаний такое же ***, как и Тайные виды.

  Таки чешется процитировать бессмертного классика:

  Сам пиши, да не греши.
  
  Ни чаво велит начальство,
  
  А по манию души.

  Ну, да, ладно, с другой стороны, ремейки тоже какое/никакое творчество.

  При этом, хочу заметить, что он владеет даже мастерскими приёмами, в которые я не буду вас сейчас посвящать, дабы не скучали, но у него встречается фрагмент, где одной, всего лишь одной деталью автор создаёт непомерную глубину зримого.

  Сюда же и сюрреалистические худ/образы, создающие атмосферу мистики на фоне быта.

  Нахватаются фишечек . А базис пустой.

  Нестыковочки, также, имеются, например, когда Таня возвращалась через лес в одном полотенце. А что, ватник и сапоги, которые она аккуратно сложила на травку, перед тем, как её накололи (обманули), куда/то магическим образом исчезли. В экстремальной ситуации, что бы там не происходило, она бы об этом позаботилась.

  Ну, это, конечно, я уже к мелочам придираюсь.

  Бывает, по ходу повествования, персонажи по три раза фамилию меняют, не предупреждая об этом читателя.

  Начиная со сто шестьдесят первой страницы, короткий штамп на великое советское произведение «Предтеча» Владимира Маканина, который, замечу, в списке самых популярных российских писателей числится вторым после Пелевина.

  А дальше, штамп на всем известную булгаковскую Маргариту.

  Двести пятьдесят четвёртая – штамп на советский фильм «Самая обаятельная и привлекательная», плавно перетекающий в «Беспокойная Анна».

  Затем, штамп на видеоигру «Half life», или какую/то геймуху, которая весьма напоминает классическую стрелялку, - либо это, действительно, невероятная конфигурация сексуальной сцены с психоделическим наклоном, что даже я не сразу врубился.

  А ещё, не хотел сначала упоминать, короткий штампик на мульт Mr.Freemena «Мужчина и Женщина». Просто, подумал, если уж разделывать Пелевина, то под самые грабли. Запарили, восхвалять халтурщиков, которым самим скучно писать собственные работы.

  Махинация с крюками явно напоминает «Сталкер» Братьев Стругацких.

  Это я уже не говорю о скроенных худ/образах, коих навалом по/ходу повествования.

  Но об этом, видимо, даже речи вести не стоит – и так всё понятно.

  Браконьерствуем, Виктор Олегович. Понимаю. Работа. Меньше восьми авторских листов в ЭКСМО не принимают. Где ж их выстрадать, если в жизни ни черта не происходит. Экстравагантный винегретик у вас получился. Залез в денежный капкан индустрии. А народу, значит, толкуем про джаны и отказ от всего мирского. С блеском во взоре.

  Ну, ну, ну, вы только не ругайтесь. Я, вот, тоже, тут, занялся написанием рецензий. Притом, absolutely free. Тоже, знаете ли, диавольская работёнка – бичевать чужие произведения.

  Сейчас только, воспитаю двенадцать горячих добровольцев (апостолов, жрецов, мирных воинов), и сделают они русскую литературу эталоном мировой, и в списках (Forbes) самых богатых писателей появятся, наконец, русские фамилии.

  Потом, сам сяду клепать хлам (ширпотреб), а любящие и требовательные читатели будут не поощрять мои действия.

  Это так – планы.

  Иной скажет, смотри сам на свои же грабли не наступи.

  Отвечу: я воспринимаю конструктивную критику спокойно – даже с радостью. Идиотскую критику вообще никак. Ну, или, с раздражением.

  Вообще, вы знаете, на Западе, если художник повествует о том, что уже слыхали от другого художника, это сразу же бракуется опытным издателем. Но они всё равно халтурят, правда, они берут своё же, старое, завалящее, когда только начинали, но своё, и переписывают в другом, более свежем свете. Так уж, прям, нагло не тырят, уповая на интеллектуальную несостоятельность…

  Короче.

  Из моих личных впечатлений, хочется сказать, что художественный образ «помпейский поцелуй» вызвал во мне удовольствие. Ну, тут, главное, понять главное, - в чём его суть. Когда губы горят, чуть распухают, при виде девушки/хищницы и, как/бы, находятся в поисках её губ. Потом, всё тело, от поясницы до глаз, одной вспышкой сгорает. Затем, вся жизнь рушится, словно карточный домик, летит под откос, и ты думаешь, зачем я лез, зачем я лез. А вот, затем, вероятно, чтобы потом вспоминать, как одно из ярких мгновений (весны) своей и без того скучной жизни. Это очень крутая тема, если её прочувствовать на собственной шкуре, а не бросаться смысловыми абстракциями. Правда, такой эффект зависит, от глубины чувств, и от внутренней стихии той девушки, которую, сами понимаете - любишь.

  Можно сказать, например, «чернобыльский поцелуй», если губы наливаются некоей чернотой, и, наоборот, тончают. Сознание погружается в густой мрак. Словно сама смерть тебя обнимает. После чего, следует замогильный мороз по коже. Затем, просыпаешься в помойной яме, с трудом понимая, как это произошло. Страху натерпишься – потом, всю жизнь будешь вспоминать, как самый сладкий кошмар. Я таких девушек называю вдовами. Я просто кайфую от ассоциаций, которые вызывает этот образ – «помпейский поцелуй». Вы только вдумайтесь.

  Вещаю, как знаток, но оттого, что нечего вспомнить.

  Отмазки уже не канают.

  В древней китайской философии существует понятие «колокол». Так называли мудрецов, постигших наивысшую мудрость, выше которой, могла быть только астрономия, а глубже которой, могла быть только квантовая физика. Ну, и, которые, как правило, сыпали очевидными истинами. Виктор Пелевин – это и есть «колокол» отечественной литературы. Наверное, даже не только отечественной, но и мировой.

  По/русски говоря – демагог.

  Удивляюсь, как у него, вообще, язык поворачивается попирать Пушкина, Толстого, или того же Будду. Люди трудились. А интеллектуальное творчество, как известно, это великий труд. Это не работа с восьми до шести – это очень тяжело, и всегда рискованно.

  Слушайте, я только сейчас понял, дочитывая книгу уже до конца, и я не зря назвал Виктора Пелевина писателем/вуайеристом, поскольку он действительно не способен к сочинительству. Таких называют, я слышал, ********* от творчества. В лучшем случае он подкованный описатель, но абсолютно не способный сотворить произведение. Он просто не знает, как это делается. Его кабинетное творчество оставляет желать лучшего. Паустовский, я слышал, так же писал: война, а у него рояль и тёлочки. И лично я, кроме жалости и презрения – более мне нечего выразить.

  Как учила Вирджиния Вулф: «…за словом последует слово.» Вот, так и создаются великие произведения – гениальные произведения. С одной лишь подходящей (вдохновенной) фразы. У мастеров короткой прозы это называется зачин. У романистов дебют. Затем, вырисовываются характеры персонажей. Определяется их судьба - fabula. Что может быть проще для человека, работающего с литерами.

  Когда/то великий Рене Магритт сказал в одном из своих интервью: «…с тех пор я стараюсь держаться подальше от людей, ставящих успех превыше творчества, вдохновения, любви, да и самой жизни, пожалуй.»

  То, что он перечислил, как раз и сопровождается теми самыми инсайтами, о которых нам пытался донести автор Тайных видов.

  Пелевин всю жизнь не давал мне покоя. Точнее – его ярые поклонники. Начиная с того момента, как Т. С. притащил ко мне домой Жизнь насекомых, и заканчивая тем, что как минимум три девушки сказали мне, что я пишу не как Пелевин. Самое обидное сказала А., она сказала – «Ты просто завидуешь потому, что не можешь, как он.»

  Как, спрашивается, пичкать свои работы посторонним контентом – да? Я думаю, что это он не может, как я. С полным облегчением на сердце об этом заявляю.

  Выкатил яйца.

  С другой стороны, я испытываю к данному писателю глубокое уважение. Видимо потому, что ему удалось перехитрить всех на свете.

  Кроме меня.

  Себя я тоже уважаю.

  Даже, если сравнивать Пелевина с презренной Стефани Майер, сотворившей всем омерзительные Сумерки, то она хотя бы сама их сочинила. А Виктор Пелевин просто сдул у неё проект, написав Женерейшн Пи (звучит эхом – жирнейший роман), принесший ему волну популярности. Не удивлён, почему она сейчас в списках Форбс, и ей не приходится создавать вокруг себя тайн, поскольку слава писателя – это исключительная слава. Такой она будет оставаться во веки вечные.

  С таким тщанием я готовил эту рецензию. Всё это время мне казалось, что Виктор Пелевин гигант русской литературы. А теперь я понимаю, признаюсь, не без его помощи, что мне нечего даже написать о нём. Если убрать все мои выкрутасы, останется только три маленьких абзаца – штамп, штамп, штамп. Я даже не знаю публиковать мне данную рецензию или нет. Я чувствую себя прескверно. У меня ощущение, будто я избил ребёнка в песочнице. У всех на виду.

  У меня ощущение, что я слишком много уделил внимания данному автору - незаслуженно.

  4

  508