Рецензия на книгу

• 

  Аноним26 августа 2019 г.

  За закрытой дверью

  Часть 1

  Набоков один свой трагический рассказ о любви завершил строкой: Какая стрела летит вечно? - Стрела, попавшая в цель.
  На моей памяти это первый роман, в котором развитие сюжета напоминает летящую стрелу, чья скорость увеличивается всё больше и больше, тогда как синий воздух и пейзаж, сквозь который она летит, странным образом сгущаются до почти зримого ощущения пронзения, словно бы она изначально уже попала в цель, была в ней всегда, и теперь лишь мучительно дрожит крещендо закипающей боли в груди, безмерно заполнившей мир в своём вдохе любовного томления.
  Причём, на последних страницах романа скорость стрелы приобретает совершенно иррациональные измерения, словно бы и сама грудь, и стрела, оказались за пределами стратосферы, в холодном безмолвии звёзд.

  Итак, две части романа: стрела и грудь, стремящиеся навстречу друг другу..
  Первая часть, написана словно бы похмеляющимся Толстым, нежным весенним утром.
  Вторая - нежно захмелевшим Достоевским, заперевшимся у себя осенним вечером в грустной комнате.
  Но странным образом, из-за этой двери слышатся голоса Пруста, Флобера, Эдгара По, Тургенева, Сартра... слышится и прищуренный смешок Набокова.

  Это удивительно, что данный роман Мопассана, считавшийся на заре 19 века одним из лучших романов о любви и её экзистенциальной трагедии, ныне почти забыт, отодвинут за плечи корешков других книг, как самого Мопассана, так и других писателей: Толстого, Золя, Флобера, Бронте, Остен..
  Отойдите, пропустите! И вы, Анна, и вы, Эмма, пропустите!
  Простите, князь Андрей, Элизабет... извините, Кэтрин... дайте мне пройти к печально стоящей за вами графине Анне Гильруа!
  Тёмная, траурная шляпка с грацией ласточкиного крыла с правой, нежно взметнувшейся стороны.
  Изящное карее платье с высокой талией.
  Возле тонких ног - ажурное кружево, похожее на сквозные, дышащие на ветру тени листвы на дорожке в парке: Афродита!

  Поднимите своё лицо, милая графиня! Вы прекрасны и чисты перед вечностью!
  Не обращайте внимание на пошляков, женщин и мужчин, что презирали вас, читая о вас... пошляков, смеявшихся над вашими чувствами и трагедией вашего старения.
  Им кажется это пошлым, банальным, смешным? Пусть это остаётся на их совести, даже не догадывающихся, что все ревности, мытарства у вечернего зеркала, когда женщина с робкой болью касается ряби новых морщинок на серебристой глади своего отражения, являются теми же инструментами фокусировки и восприятия, впаянных в плоть наживую, как и самолёт стал продолжением тела у Экзюпери, как техника стала органом постижения мира у Андрея Платонова.

  Милая графиня, не стесняйтесь заплаканных глаз, поблекшей кожи и морщин на свету.. дайте мне вашу руку и позвольте её поцеловать.
  Улыбнитесь, улыбнитесь и мне, и Анне Каренине, улыбающейся вам возле своего молодого любовника, и Эмме Бовари улыбнитесь: она так очаровательно вам поклонилась...
  Смотрите, они все, все приветствуют вас, расступаются... как расступалось море когда-то от беглецов... тёмное море кружев и бархатных платьев.
  Вот так, держите меня за руку, пойдёмте, нас ждут, нам улыбаются уже не герои замечательных книг, нам улыбаются Пруст, Набоков, Сартр, Бальзак и Чехов...
  Пойдёмте дальше, мимо всех: ваша улыбка прелестна, графиня!
  Глаза ваши тоже улыбаются, и слёз уже не видно.. Видите сияние из-за той тёмной двери? Войдём в этот свет!

  Вечерняя лампа льёт тихий свет со стены на кровать, молодого человека, лежащего на ней, на его руки, держащую тёмную книгу.
  Книга чуть приоткрыта, как дверь. Раскрываю книгу... так после ночи любви, или... ссоры, хочется просто голубой лаской взора кротко провести по всему белому телу женщины.
  В этой призрачной ласке уже не страсть, а моление нежности и грусти.
  Под пальцами плывут страницы, любимые строчки..
  Душа, так ли ты обнимешь после смерти ту, кого нежно любила при жизни?
  Любовь ведь сильнее смерти?
  Перевожу взгляд на книжную полочку справа: стоят милые для меня книги Пруста, Набокова, Сартра... кому-то придётся подвинуться, т.к. роман Мопассана будет среди них.

  Как Мопассану удалось написать такой роман о любви? Мопассану, который называл женщину "вечной проституткой, бессознательной и искренней".
  Один из его друзей даже говорил, что некоторые чувства ему попросту недоступны.
  Неужели это было позёрство, бунт, как у Байрона, Лермонтова, и за всей этой маской, скрывалось нежнейшее сердце, чутко понимающее все закоулочки женской души, её вековечной тоски?
  Неужели и правда, каждый мужчина, втайне надеется встретить ту единственную, нежную, которая бы изменила его жизнь, дала ему крылья, опору души?

  В чём секрет этой перемены? Как и Флобер о Бовари, Мопассан тоже мог бы сказать: графиня Гильруа - это я!
  Думаете, мужчины не переживали в то время из-за своей внешности, морщин?
  В одном из писем другу, Мопассан, словно Байрон, описывающий в Дон-Жуане свои седые виски, переживает по поводу своей внешности, подступающей старости.
  Но всё же, женщина и мужчина по-разному это переживают.
  Помните стих Заболоцкого? "Так что есть красота, И почему её обожествляют люди? Сосуд она, в котором красота, Или огонь, мерцающий в сосуде?"
  Здесь, как и в романе, два дыхания жизни: женское - вдох: огонь, мерцающий в сосуде... и мужское - выдох: сосуд, в котором пустота... без женщины, олицетворяющей душу.
  Да, мужчина обретает душу - влюбившись...до этого: искусство, роскошь, наслаждение.. всё лишь пути к этой душе.
  А что же женщина? Она вдыхает в себя природу, искусство, мечту о мужчине и даже память о смерти его.
  Она беременна этим вдохом, миром, что в неё нежно проник.
  Она не одна. Одинока? Да, но она знает, что может разродиться всем этим; она чувствует биение сердца, как биение ножек младенца.
  Любовь сильнее смерти? О да! И женщина бессознательно чувствует, что любовь - дальше тела, и потому, даже умерев, она разродится своим сердцем, пусть и на миг, но обняв всем своим существом - любовь.
  Женщина в любви и близости смерти ( чужой ли, своей..) - художник, равный Боттичелли! Она как-то мыслит красками по воздуху чувств.
  Мужчина же, в любви и смерти - всегда чуточку Достоевский... или Рогожин.

  Так что же повлияло на Мопассана, что он создал мужскую версию Карениной?
  Познал ли настоящую любовь той самой единственной? или же всё дело в его детстве, когда он пережил кошмар: отец ударил по лицу его мать на глазах у ребёнка.
  Отец потом ушёл из семьи... Мопассан уходил от женщин, но не бил их; более того, унаследовал от матери её нежность, ранимость и расстройство нервов.
  Значит, подобные женщины существуют? Тогда почему он их не видит?
  Страницы его книги стали для него волшебным хрусталём, вглядываясь в который, словно чародей, истомлённый ночью и бессонницей, он в спиритизме вдохновения словно бы вызывал из небытия и бездн жизни этот идеальный образ женщины, и её черты проявлялись, выходя из медленно набегавших волн строчек с белой пеной страниц.

  Да Мопассан и сам писал в то время своей знакомой: внутренне я меняюсь, я сделался другим.
  Я словно со стороны наблюдаю за собою, и образы, возникающие в моих видениях, до такой степени реальны, что мне не стоит труда в них проникнуть...
  Славный спиритизм искусства, правда? Так душа, отлетев, смотрит на своё одинокое тело с любовью и грустью..
  Увы, Мопассан повстречал свою единственную, нежную - лишь на страницах романа: как и он сам, она, словно бы ждавшая его века, была окутана колдовским флёром светской суеты, пустоты семейных отношений...
  В конце романа - и Мопассан и эта женщина - скинут свои покровы лжи, предоставив обнажённое сердце - вечности и ночи.

  Вскоре после написания романа, подорванное развратом и наркотиками здоровье Мопассана, расшатали его и без того слабые нервы: последовали попытки самоубийства, больница для душевно больных...
  Любопытно, что Мопассан написал под воздействием опиума роман "Пьер и Жан". Хороший и довольно прозрачный роман об измене и двух братьях. И как часто бывает у людей под опиумом, роман пестрит водными пейзажами ( это было у Перси Шелли и Кольриджа, По..).
  Но как по мне - именно этот роман особо выделяется своей сокровенной гениальностью и наркотическим опьянением чувств и бездны души женской, и мужской, экзистенциально сливающихся в единую душу в конце романа.

  Внимательный читатель, подметив ненавязчивое крещендо символики о Клеопатре, с грустью догадается о тайной судьбе главной героини.
  Женская рука, облитая тёмным шёлком перчатки, похожа на очаровательную змейку, меняющую кожу.
  А если женщина осталась одна в тёмной комнате с изморосью тишины на окнах рассветных?
  Вот положит она руку свою обнажённую, девственно-белую, себе на грудь... послышатся оступающиеся сердцебиения шагов на лестнице.
  Кто-то войдёт в комнату.. в комнате уже никого нет. В этой комнате свершился Ад и Рай, страшнее, нежели за закрытыми дверями пьесы Сартра.

  Часть 2

  Странным образом, название романа, восходящее к известному месту из "Песни Песней" - Сильна как смерть любовь, как гроб - безжалостна ревность, напомнило мне пронзительный стих Джона Китса Чему смеялся я сейчас во сне?
  Это грустный смех... почти набоковский смех в темноте.
  Знаете, у осенней листвы эта "кроткая улыбка увядания": протянешь к ним ладонь, и они прижмутся зардевшейся, тёплой щекой к теплу твоей руки, и грустно так улыбнутся... и поцелуют ладонь, отвернувшись и вздрагивая своими острыми плечиками..

  Так женщина в прекрасном возрасте зрелости, лёжа на вечерней постели, спиною к окну, за которым ласточки, острыми крыльями и писком режут синеву, оборачивается сердцем - в небо и вечер, вспоминая свою жизнь и любовь.
  Ах, как хочется ей прижать своё сердце к ладоням, словно запоздалый и дивный цветок!
  Вечер в комнате.. комнатный вечер.
  Тела женщины уже почти не видно, оно заметено тишиной, белоснежной, нежной метелью лёгкого одеяла...
  Только сердце ало цветёт в полумраке, одно сердце живёт и мечтает, плачет в доверчивой темноте.
  Слышно одно сердце... оно заполняет всю комнату.
  Вот оно встало, идёт босиком по полупрозрачному полу, отразившему звёзды, летучий, синий почерк ласточек...
  Вот сердце тепло касается на полочке милых книг, писем, завядшего цветка на столике в вазе..
  Ах, когда-то в этой вазе цвело и оно - сердце! Он дарил ей цветы... с ним она читала эти милые книги! Неужели - всё кончено? Это - осень жизни?

  Почему все эти милые предметы в комнате, тоже словно бы отцвели, и как-то прячут свой взгляд от сердца?
  Стыдятся? Что они могут предложить, прошептать? Воспоминания...Но его синее течение - это танталов ад: наклонишься к ним, и чувства былого, счастье былого, синей влагой памяти утекают сквозь пальцы, бегут от тебя как от прокажённой...
  Бедные, милые мои книги, платья, цветы... чем согрею я вас?
  Сердце, как ласточка на заре, зачерпнувшая крылом алый свет солнца зашедшего, сделало круг по вечеру комнаты, прозрачно коснулось стены, вскрикнуло на лету, и вернулось обратно в грудь женщины, почти зримо рассёкши её: плеснула на миг из груди синева..
  Никого нет в комнате... бледная вуаль дыхания, ладони женские и сердце, вздрагивающее плечиками, повернувшись к ночи спиной.

  Это не спойлер и не описание романа. Просто я взял графиню за руку и свернул с нею с дорожки повествования: в голубую прохладу августа.
  Это чувства графини за кадром текста; чувства её и мои на 20 странице... после поставленной Мопассаном точки.
  Это призрачные страницы мучительного и сладкого послевкусия, послемыслия романа, размётанные по всему тексту: их пишет всегда наше сердце...
  Итак, роман - не столько о любви и смерти, сколько о последней и самой отчаянной битве с тем жестоким противником, которого мы лишь смутно замечаем в молодости, когда счастливы, печальны... и лишь потом, в возрасте зрелости сердца, словно мотылёк Вирджинии Вулф, что бился у вечернего окна, желая пробиться сквозь голубой лёд окна в лиственный вечер и звёзды, ранясь о реку, листву и счастливые лица людей за окном...

  Стареющий ( по тем временам) прославленный художник, запечатлевающий на пёстрых страницах своих картин нежнейший гербарий женских сердец, их молодых и счастливых лиц...
  В их красоте он сберёг для вечности пьянящую юность самой жизни!
  Да, красота борется с любовью и смертью в искусстве, как в сердце человека - борется дьявол и бог.
  Красота сильнее? Так думала и милая Анна, ставшая любовницей художника Оливье Бертена.
  Интересно, о чём думал муж, скучненький агроном, депутат, с которым она вела почти растительную жизнь где-то за забором Эдема любви, когда он привёл её позировать для художника?
  Лучше бы сразу привёл в логово льва... как в далёкой Африке, женщин привязывали посреди поляны к дереву и ждали, когда к ней придёт лев: невеста льва! Но то была жертва...

  Наивный! Он думал, что простой портрет женщины, в кротком, но очаровательном тёмном платье, не разожжёт огонь страсти, не наведёт на интимные мысли..
  Да знаешь ли ты, несчастный, из печального и проклятого рода Шарля Бовари, Алексея Каренина.. что такие портреты как раз самые интимные, т.к. художник медленно, кончиками пальцев, снимает с её плоти, всего её милого существа, шёлковые одежды характера, суеты, усталости, надежды... и вот, нежнее и прозрачнее тёмной вуали, с обнажённых плечиков женских скул, спадает ночная сорочка... и лицо предстаёт во всей своей кроткой наготе, которую и муж то не часто видел!
  Оставим позади, за тёмными, сартровскими закрытыми дверями вызванный нами грустный призрак художника; продолжим рассказ.

  Вот художник обмакивает кисточку в алое солнце за окном за спиною у женщины: кончик кисточки сверкает алым коготком льва, светского льва...
  Он тихо крадётся к женщине, её обнажённому лицу, бьющемуся сердечку.. касается её груди алым, спелым коготком влажной кисточки: алая брошка на груди проступила...
  Прелестная картина, согласны? Жаль, что в кадр кисточки художника не попала одна чудесная деталь, которой не мог не улыбнуться Набоков: возле окна, у столика с цветами и книгами, словно лазурный мотылёк, порхает маленькая девочка - Аннета, дочка Анны.
  Она похожа на музу, случайно залетевшую в окошко и наблюдающей за тем, как сердце женщины, алой, рябиновой каплей, повисло и затрепетало на кончике влюблённой кисти художника..

  Да, это будет прекрасный портрет, лучшее творение художника.. но будет в нём тайна и рок, подобный тайне "Овального портрета" Эдгара По: художник рисовал свою любимую... она ревновала его к искусству, забирающего его у неё, но она покорилась, и он продолжил создавать на холсте гений её красоты.
  Женщина волшебным образом стала чахнуть на глазах: её жизнь и красота переливались в картину; в итоге она умерла.

  Знала ли эта маленькая девочка, что пройдёт несколько лет, и она станет прекрасной юной девушкой, и... тот гений жизни, красоты, который художник изобразил на холсте, словно душу её матери - это она сама?
  Да, портрет дивно, спиритуалистически оживёт, и художник, любовник её матери, влюбится в неё!
  Знакомый мотив, не правда ли? Взрослый мужчина, рядом со взрослой женщиной, у которой прелестная, юная дочка...
  Посмертные мытарства Гумберта из Лолиты, осознавшего свою любовь к Лолите, своё уродство и невозможность воссоединиться...
  Да, где-то в аду, у ворот ада, на карей тропинке, ангелы подбрасывали на пути Гумберта этот роман Мопассана...

  Две части романа, как два крыла. Две обнажённые души, облитых плотью, роскошными нарядами, красками жизни... в конце романа, все эти шелка одежд и плоти, как воск свечи, растают, и в вечере воздуха, затрепещут у голубого окна два алых язычка обнажённых сердец.
  Сердце ведь тоже порою стекает медленной, горячей каплей, как воск, по стволу заходящего дня, тела... не правда ли?
  Любовь сильна как смерть? Не потому ли, что она безумна? Она искренне путает жизнь и смерть.
  Она живёт вспять, в прошлое, живёт грядущим, в грядущем, которого ещё нет, ощущает крылья за спиной... на груди.

  Да, это роман во многом о нежнейшей шизофрении любви.
  Можно ли любить обоих, как любят тело и душу?
  Мопассан описывает экзистенциальный ад любви: душа блуждает по летийским берегам осени, с жёлтым, тёплым плеском листвы под ногами; описывает баню и обнажённых мужчин, не менее мерзких, нежели пауки в баньке Достоевского на том свете.
  Любовь сильна? любовь к чему? Человек полюбил искусство больше жизни и любви, как мы порою любим нечто искусственное в жизни, забывая про любовь.
  Было много женщин, успеха, любовий... а любви?
  Не замуровал ли заживо своё сердце в искусстве художник, человек вообще?

  Как там у Экклезиаста ( или у Бунина?) - у зверя есть нора, у птицы есть гнездо... а где дом для сердца?
  У любви есть свои сверкающие орбиты, прошивающие падшей звездой ночь и тьму.
  Вот женщина вышла замуж за нелюбимого человека с достатком... или же просто вышла, не разобравшись в чувстве, правда?
  Всё вроде бы хорошо, но.. что-то сузилось в жизни, как зрачок, и орбита звезды потекла ближе к сердцу, время от времени прокалывая новые области сердца.
  Незаметно, гуляя по утреннему переулочку жизни, женщина свернула в вечер и тень, свернула в ад: узкая, речная полоса синевы над головой... но ведь это временно, правда?
  Вот родилась прелестная девочка... в аду. Но если смотреть в её голубые глаза, на их радужке можно заметить чернильные, нежные росплески, словно плески крыльев ласточки в небе...
  Ну не могу же я быть в аду? - робко спрашивает себя женщина.
  Можешь... - ещё более робко отвечает сердце в корсете простыни в душной и бессонной ночи.

  Вот мужчина посвятил себя суете и тщеславию, разнузданным красками искусства: да, ему иногда одиноко... но это ведь не ад? - спрашивает он грустно ночь?
  Пока ещё не ад, ещё более грустно отвечает сердце, слитое с ночью.
  Витки спиралей любви прошили ночь, сердца, притянув их друг у другу, притянув одинокие постели, сквозь пространства и время.. трудно дышать; сердцу некуда биться...
  В идеале, в раю жизни, им суждено было встретиться и полюбить... они встретились, но слишком поздно!
  Художник должен был стать её нежным мужем. Аннета - должна была стать их любимым и долгожданным ребёнком, которую он тоже должен был полюбить.. но как нежный отец!
  И вот теперь они в аду существования, в шизофрении любви... и что самое страшное: дочке, быть может, тоже не суждено покинуть ад. Иногда его легче обустроить, обставить дивным интерьером с ласточками на синих, цветущих обоях.. не правда ли?

  Интересно, а получают ли письма в аду?
  Получают...очаровательные голубые, ароматные конверты, похожие на синеву окошек в небо, с чудесным, ласточкиным почерком тёмного, окружного взмаха крылатых гласных: О, мой милый Оливье! О, моя хорошая...
  Голубой зрачок полёта ласточки сужается, меркнет.
  Непоправимо сужается и грустно отражённый в нём мир; вычёркиваются из жизни, умирают, словно их и не было никогда, любимые дотоле книги, прекрасные платья, салоны, вечерний, милый парк..
  Вот, мир сузился до двух обнажённых душ, прикованных друг к другу; потом, до одной души, томимой адом ревности..( жуткая разновидность шизофрении любви)

  Женщина лежит в полумраке комнаты, в конвертике одинокой и прохладной постели, прикрытая белым одеялом: как у Анны Карениной - её глаза открыты в темноту... закрыты ли они, открыты - не всё ли равно? Одна и та же тьма сосёт сердце, глаза..
  Кто теперь нежными руками распечатает конверт простынки и прочтёт её своими губами, руками?
  Закрывает ладонями лицо... влажный плеск ресниц рассёк бледную, жаркую алость ладоней, словно ласточкино крыло, рассекающее плоть бледного утра.
  Она и он... их сросшийся ад любви, как два симметричных крыла, сиянием бьющих в пустоте.

  Помните вечный образ Смерти Ивана Ильича Толстого?
  Он вёл суетную, пустую жизнь, радовался пустякам... но вот, слёг в постель, и вся суета его жизни, все его родные - схлынули вечерней волной, оставив лунно обнажённый берег его истомившейся плоти: куда теперь жить? Чем, жить?
  Мопассан углубил этот образ, воплотив его в женщине.. и в мужчине: они, отражения друг друга в зеркалах ухмыльнувшихся ада.
  Они стали "едина плоть". Экзистенциальные метания? Глупое слово... женщина за тысячи лет до Сартра и Камю предвосхитила эти метания в экзистенциальной осени утраты молодости и любимого человека.
  Старость, словно волк, подкрадывается к женщине.. меркнет огонёк костра её сердца и плоти, и из темноты, проступают два алых огонька и морда зверя...

  Мужчина научился бороться с этим зверем. Он часто любит в женщине и искусстве, свежие краски своих впечатлений; он рисует женщину и мир, как художник. Мир и женщина умрут, а он не сразу и заметит.
  Женщина же любит как бы с конца, честнее.. любит саму неизъяснимую и поруганную красоту мира, любит тело и душу мужчины, слитых в одно: всем свои существом она любит, будущим и прошлым.
  Так холст любит краски, обнимая их и лаская изнутри: любимый умёт, умрёт и мир, и она повиснет в пустоте среди холода звёзд.
  Женщина изначально любит как мать и любовница, беременея своей любовью.
  Совершенно прустовская нежность грусти в описании смерти матери героини в романе: с её смертью человек лишается и детства, и своего первого смеха и слёз, ласковых слов о первой полюбившейся книге, закате, мальчике.. которыми она поделилась с мамой.
  Так и молодость женщины: она вмещает всё, и старость, как зверь, ранит её, и она истекает своим сердцем, воспоминаниями, юностью.
  Ах, какие прелестные были врачи тогда! Они заслуживают памятника! Они и правда лечили.. душу. Чудесные комплименты больной; прописывают шоколад и лёгкое пиво, прогулки с любимым...
  Милый, добрый доктор: так лечат в раю, но не на этой безумной земле..

  Дивное место в романе а-ля Достоевский: после слов о картине о снятии Христа с креста.. переход к нежной женской ножке, блеснувшей из под платья: белая ножка, распятая стуком каблучка, бегущего навстречу любимому...
  Время остановилось. Тишина поставлена на паузу.
  Ощущение времени стало физически ощутимым, вязким.
  Ноги и сердце вязнут в заросшей тиной реке времени, ночи: сердце женщины - Офелией, кувшинкой, плывёт по реке, отражая звёзды, молится звёздам: бог в сердце влюблённой и отчаявшейся женщины... это посредник и соучастник её грешной любви, он - её верная муза. Подлинный, очищенный от лжи веков, бог, не правда ли, Мопассан? Это её тайна и сложенные на груди крылья...

  Листва участливо склонилась над сердцем женщины... лиловые кисточки листвы, обмокнутые в закат, рисуют на воде что-то алое, нежное...
  Не будите и не тревожьте любовь, пока сама не захочет она!, шепчет плывущее сердце в ночи, вторя эху печальной Суламифь.
  Для гурманов искусства: ненавязчивая нота надвигающейся войны в романе, берёт реванш крещендо в символике инфернальной женщины-любви, шествующей по миру, оставляя после себя на цветущих полях постелей и комнат гостиниц - изувеченные, распростёртые сердца.

  Время очертило круг тёмной остротой стрелки ласточкиного крыла: так мелом очерчивают тело убитого...
  Сердце отстукнуло в вечере воды; разводные круги тёмных строк качнулись в листву, берега, мои ладони.
  Августовская прохлада утреннего парка. Мужчина идёт по берегу с двумя женщинами: матерью и её дочерью.
  В реке отражается голубой силуэт в синем платье, ренуаровски растушёванный небом и рябью: юная девушка идёт по воде с молодым мужчиной.. да, с молодым, как тогда, когда они встретились.
  Коленочка голоса светло обнажилась из-под розовых губ... что-то о реке; интонация её матери...
  

  • Посмотрите вон на ту ласточку над рекой... Ах, как славно она коснулась крылом заалевшей листвы!

  
  Мама, почему у вас влажные глаза? Что-то случилось? А вы почему опустили взор, мой милый художник? Что с вами!
  Не молчите, ответьте хоть что-то!
  

  25

  2,2K