Балерина из Аушвица

Может быть, жизнь в том и состоит, чтобы все время разрываться между тем, чего у тебя нет, но очень хочется, и тем, чего не хотелось, но оно есть.

Сколько ни учись, до вершины знаний все равно не доберешься.

Дедушка и бабушка мне рады. Перед ними мне не нужно притворяться или кого-то изображать, чтобы заслужить любовь или похвалу. Всем этим они щедро одаривают меня просто так, и мы проводим восхитительное утро на кухне, объедаясь ореховыми рулетиками.

«Перестань, — отвечает папа на ее невысказанный упрек. Он поворачивается ко мне. — Дицука, кругом свирепствует война. Повсюду витает угроза смерти. И очень заманчиво сдаться, поднять лапки. И вот что я тебе скажу, а ты слушай хорошенько, потому что больше повторять не буду: когда все обернется самой черной стороной, я заклинаю тебя, умоляю тебя, — по впалым папиным щекам катятся слезы, — всегда выбирай жизнь».

Папа целует меня в лоб.

Я по-прежнему дорожу его вниманием. Как и мамино, оно для меня бесценно... но и кажется предательски ненастоящим. Как будто их любви я заслуживаю не столько тем, что я — это я, сколько тем, что ею они спасаются от одиночества. Как будто моя личность ценна не своими достоинствами, а лишь как мерило всего, по чему каждый из них тоскует.

Потерявшись во тьме, он сам едва не стал тьмой.

«Игры во власть, — отвечает Эрик. — Они забрали его просто потому, что могут. Они так демонстрируют свою силу, запугивают».

Нам не дано изменить того, что с нами произошло. Не дано изменить прошлое и подчинить своей воле то, что поджидает нас за следующим поворотом. Но мы можем сами выбирать, как жить сейчас. Выбирать, кого и как нам любить.
В наших силах — всегда в наших силах — сделать выбор в пользу свободы.

Я представляю себе Бога в образе танцующего ребенка. Задорного, чистого и любознательного. Я должна быть такой же, если хочу сейчас приблизиться к Нему. Я хочу сохранить ту частицу души, которая способна любопытствовать, удивляться, дивиться беспрестанно, пока во мне есть жизнь.