Хатынская повесть.

Когда человек теряет зрение, первый ужас — не можешь открыть глаза, все силишься, а не можешь. Это состояние без конца повторяется в снах. И одновременно другое мучение: закрыть тоже не можешь. Навсегда открыт, один на один с миром! И с самим собой, со своей памятью…

"Реальность и бред, как два зеркала: каждое отражает глубину другого, забирает её в себя и снова возвращает, уже как свое...". 

"Странно, но человек, чем напряженнее он прикидывает, решает, что и как ему сделать, тем отрешеннее, с непонятным посторонним любопытством и даже вроде безучастно наблюдает: ну а что я сделаю сейчас? И вроде дожидаешься самого себя, вроде тебя тут еще нет". 

"У человека веселого, а тем более непрошено, навязчиво веселого, всегда вид оправдывающийся. За мрачность, за угрюмость никто не оправдывается. Наоборот, другие себя чувствуют виноватыми перед таким. К этому и привыкнуть можно, на всю жизнь понравится". 

Всегда богам люди отдавали свои качества, начиняли их собственными досто- инствами и недостатками, но никогда такой дрянью, гадостью, подлостью не нафаршировывали своих богов, как в двадцатом веке.
– Всегда исторический прогресс предпочитал пить нектар из черепа убитого.

Меня кто-то убеждал, что последняя обязательная слезинка мертвого (о ней и Косач говорил, о последней, о вымороженной) – это слезинка одиночества, страшной покинутости каждого перед лицом смерти.

Утро после трудной ночи подчеркивает в любом человеке усталость, но также и облегчение, что это кончилось, минуло.

...собственной ненависти можно бояться, как закаменевшей в тебе боли: человек начинает удерживать ее, зажимать в себе, ожидая и боясь мгновения, когда уже ее будет не удержать.

Есть предел беде человеческой, за которым слезы уже иссыхают и когда человек и жаловаться уже не может...