
Эксклюзивная классика
that_laowai
- 1 386 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Эта грустная и неординарная история рассказывается от первого лица. Молодая женщина доверяет бумаге свои фантазии, страхи и желания.
Исписанные тетради - её единственная отдушина. Но с внешней стороны рассказчица вовсе не одинока. У неё есть муж, человек крайне практичный и свободный от суеверных страхов, и маленький ребёнок.
Семья проводит лето в арендованном загородном доме.
У героини проблемы с ментальным здоровьем, и она нуждается в помощи. В согласии с медицинскими представлениями конца XIX века у пациентки предполагают склонность к истерии.
Супруг героини Джон - практикующий врач. Это обстоятельство позволяет ему взять под полный контроль лечение супруги. Он прикладывает все возможные усилия, чтобы вернуть ей душевное равновесие. Героине предписываются сон и полный покой. Cовершать какие-либо умственные усилия крайне не рекомендуется. Также не приветствуется искренний разговор о том, что творится в сознании занемогшей женщины.
Героине такой режим не идёт на пользу, ее обсессия усиливается, связь с реальностью становится всё более хрупкой. Катализатором ухудшения состояния её психики становятся жёлтые обои в комнате, куда женщину поместил муж, объясняя свой выбор исключительно заботой о ней. Но надо отдать доктору должное, Джон, если верить героине, действительно много работает.
В детстве некоторые из нас могли иметь привычку рассматривать обои в квартире, отыскивать закономерности и отличия в их узорах. Я, к примеру, когда не могла заснуть, любила разглядывать в темноте очертания предметов мебели и прислушиваться к тишине.
Как выяснилось, такое развлечение не всегда бывает невинным.
Героиня рассказа, которую сразу стал раздражать жёлтый цвет обоев, проводит часы, изучая узоры на них. В результате они начинают казаться ей угрожающе живыми.
Постепенно пугающе-притягательные обои преобразуются в подобие клетки, за которой живёт живое существо.
Тесные рамки замкнутого пространства контрастируют с простором природы и раскинувшимся за окном комнаты парком. Открывающийся из зарешечённого окна вид олицетворяет для одинокой молодой женщины свободу. До неё, казалось, всего несколько шагов, но сделать их отнюдь не просто.
В какой-то момент героиня начинает идентифицировать себя с фантомной обитательницей обоев-клетки.
В финале в серьёзности проблем супруги убеждается и Джон. То, что ему предстоит увидеть, по силе воздействия смутно напоминает картину, открывшуюся в одно утро семье героя «Превращения» Кафки. Но здесь, конечно, обойдётся без трансцендентных метаморфоз.
Считается, что весь рассказ Шарлотта Перкинс Гилман - аллегория на угнетённое положение женщин и отсутствие у них возможности заявить о себе.
Образ, который мерещится героине за жёлтой обивкой, призван во плоти отразить запертость женщин в навязанных обществом рамках. Можно скептически прокомментировать историю, отметив, что единственная возможность вырваться из замкнутого круга - лишиться рассудка, по крайней мере частично. Естественно, это ирония. В XIX веке у женщин были определённые, пусть и весьма ограниченные, возможности канализировать свою творческую энергию.
Рассказ Шарлотты, который мы читаем в XXI веке, тому подтверждение. История, кстати, полуавтобиографична и написана после приступа послеродовой депрессии.
Героиня «Жёлтых обоев» тоже могла заняться писательством, у неё есть настойчивая потребность выражать свои мысли на бумаге и богатое воображение.
Возможно, она пробовала писать, но ей требовалось одобрение со стороны. Без поддержки она утратила веру в себя, и её нездоровье начало прогрессировать. Доктор, который привык игнорировать желания супруги, мог, сознательно или нет, выразить пренебрежение к её пробам пера. Нескольких слов неодобрения или холодного молчания с его стороны достаточно, чтобы заставить эмоционально неустойчивую героиню оставить надежду реализовать себя в творчестве... Я предложила один из возможных вариантов. К рассказу можно приложить другие приквелы - от развивающейся послеродовой депрессии до попытки намеренно свести героиню с ума при помощи психотропных препаратов (упоминаются таблетки, которые прописал ей муж).
На вопрос «Что привело рассказчицу к финальной сцене в комнате с обоями?» можно ответить по-разному. В этой вариативности заключается сильная сторона рассказа.
Уверенно можно утверждать только то, что Джон совершенно не прислушивается к супруге.
Она просит перейти в другую комнату, где не будет этих ужасных обоев и решёток на окнах. Он отказывает ей в этом.
Героине хочется проводить лето в другом месте, видится с друзьями? Нет, дом уже снят и они никуда из него не уедут. Как-то развлечь себя? Нет, дорогая, тебе необходимо полное расслабление, физическое и интеллектуальное.
Делать записи в дневнике, из которого мы узнаём эту историю, ей тоже приходится в тайне.
Доктор обращается с женой как с несмышлённым ребёнком. Изоляция героини такова, что ей даже собственное дитя не позволено видеть.
Подводя итог, скажу, что для своего времени история звучала новаторски. Однако мне она видится заслуживающей внимания и сегодня.
Рассказ выходит за пределы темы бесправного положения женщины. Он и об отсутствии понимания между людьми, живущими под одной крышей, и о давящем внутреннем одиночестве, когда, казалось, ты окружён вниманием. Эти, как и некоторые другие жизненные аспекты, автору удалось передать при помощи примерно 6 000 слов.

Маленький, этак на полчаса, рассказ, на который можно смотреть с разных колоколен. Святая Вики докладывает, что авторка писала его с мыслями о современном ей феминизме, но, честно признаюсь, если и можно в «Желтых обоях» рассмотреть феминизм, то разве что больной.
Автобиографический (?) рассказ Шарлотты Перкинс Гилман – о женщине, которая постепенно сходит с ума после рождения ребенка. Муж не очень-то понимает ее состояние, хотя по профессии сам врач. Чтобы отстранить ее от обычной жизни (и чтобы она, со своей болезнью, не позорила его в кругу друзей и близких), он временно переезжает с ней в съемный дом. Главной героине достается комната с желтыми обоями, которые ей по необъяснимым причинам не нравятся. Сначала она просто заинтересована рисунком обоев. Потом это выливается в манию: она часами рассматривает эти обои, уверенная, что за ними заточена какая-то женщина. Она смотрит и смотрит, смотрит и смотрит, а «крыша» не спеша течет и течет.
«Это рассказ о заточении женщины 19 века, о том, как предвзяты были медики к женщинам, как женщинам хотелось выбраться и…» Полукрепостное положение женщин в то время – известная вещь. Только «Желтые обои» скорее насмехаются над желанием женщин сбросить многовековые оковы.
Главная героиня, которая и должна освободиться, – настоящая сумасшедшая. Ей нужно психиатрическое лечение. Авторка намекает, что в ее время это лечение было… неэффективно? Но, простите, не одни женщины страдали от ненормальных методов лечения. Разве к больным мужчинам были снисходительнее? Я что-то сомневаюсь. Главную героиню не отправляют в лечебницу, к другим психам, муж создает для нее более-менее нормальные условия. Да, он держит ее, по сути, взаперти и вдали от общества, но, в ее состоянии, это единственно доступный метод. А мог бы засунуть ее в психиатричку, и там бы ее лечили разными изуверствами. Как минимум, сковывали бы по рукам и ногам, побрили бы, опаивали разной мерзостью. Это было бы лучше? Опять же, жестокость к больным не была проблемой только женской или мужской, как раз в психиатрических больницах исчезал свойственный тому времени перекос: жестоки были ко всем вне зависимости от пола и даже возраста. Так отчего главная героиня чувствует себя «заточенной» за обоями? Оттого, что ее удерживают дома? Но она же осознает, что больна, а в больнице ей было бы намного хуже. Нормального лечения нет. Что, ей не позволяют писать? Нет, она все равно пишет, ручка и бумага имеются, но лучше бы она этого не делала: создается впечатление, что пережевывание больных впечатлений лишь ухудшает общее ее состояние.
«Желтые обои» словно говорят тебе: либо ты следуешь правилам (хорошая жена, хорошая мать), либо окончательно слетаешь с катушек. И лучше сделать выбор в пользу сумасшествия. В финале главная героиня как бы выбирается из «заточения» своего времени, только вот воспринимается это, как апофеоз болезни, а не освобождение от гнета. Она не вылечилась, она в своем безумии стала похожа на животное. Не очень-то приятный образ феминизма, знаете ли. Возможно, раньше это было актуально, но нынче смотрится крайне странно. Женщины, к счастью, нашли способ обойти безумие и стали при этом свободными.

В безумии меня больше всего пугало то, что в него окунаешься не сразу, как в омут с головой, а скатываешься постепенно. Вот главная героиня "Жёлтых обоев". Сначала она видит в неясных узорах на обоях какие-то глазики--луковички. Все мы их видит время от времени. Потом смутные фигуры. Потом смутные фигуры, которые можно увидеть только под определённым углом, освещением и т.д. Потом смутную фигуру, которая движется. Потом... Ну, вы поняли, как в "Чёрном лебеде". Так вот в какой момент этого поиска фигур на обоях провести черту, за которой обычный невроз и скука превращаются в настоящий кошмар?
Ладно, попробую по порядку, поэтому спойлеры. Рассказ автобиографический, по свежим следам. Автор — Шарлотта Гилман — пережила постродовую депрессию, и отношение к лечению этого явления ей очень не понравилось. Поэтому свою героиню она наделяет тем же самым. Шарлотту Гилман запирали в комнатах и отбирали даже ручку и бумагу, чтобы не дай б-же не волновалась. И с героиней происходит всё то же самое. Шарлотта Гилман долгое время сидела в четырёх стенах без посетителей. Героиня рассказа тоже. Вот только Шарлотте удалось вырваться из-под этого гнёта, а героине — нет. Хотя кто его знает, насколько глубоко автор успела погрузиться в безумие.
Итак, общество и психиатрия того времени очень чётко делили лечение мужчин и женщин. Если на мужчину нападала тоска, сплин, короче, нерусская хандра, то ему предписывалось отвлекаться, развлекаться, упражняться, больше времени проводить в компаниях и вести себя активно. Женщине же, напротив, как существу якобы хрупкому, предписывалось заживо замуровать себя в стерильном шарике (стерильном не буквально, само собой), чтобы в него не проникли любые переживания. Поэтому общения ни с кем нет, прогулок нет, физической активности нет, а умственной — уж тем более, от неё одни треволнения. Лучше всего, если дама просто будет лежать кулём круглые сутки, кушать и дышать. Вероятно, в теории после такой терапии женщины должны были стать пустоголовыми крепышками (хотя с чего бы?), но практика очень быстро показала, что ни фига такой метод не работает.
Тем не менее, муж главной героини рассказа — сам врач — не обладает взглядом провидца и свято верит всем достижениям медицины того времени. С чего бы ему не верить? Общество говорит, что эти таблетки лечат грипп, и они лечат. Ещё совсем недавно была тысяча различных болезней под общим названием "лихорадка", а теперь их все научились отличать и исцелять. Почему бы не верить этому же самому обществу, которое утверждает, что все женские неврозы и иже с ними лечатся именно так? Муженёк запирает жену в четырёх стенах, а дальше всё опять портит... Общество. Будь оно более свободное и открытое, то жена не стала бы бояться рассказать мужу о том, что с ней происходит. Но ей даже в голову не приходит поделиться с ним жуткими рассказами о том, что якобы происходит вокруг. Потому что не принято говорить о таких вещах. Потому что муж на другой стороне баррикад. Так и получается, что муж приходит домой, видит, что жена хорошо кушала (а что ещё ей было делать помимо паранойи?) и радуется, что терапия помогает. А жена улыбается и молчит, изредка зыркая на тени на обоях. Идиллия.
В четырёх стенах много не наживёшь, начинаешь пристально всматриваться в то немногое, что тебя окружает... И если действительно были предпосылки к психическому расстройство, то эта изоляция быстро доконает пациента. На паре страничек рассказа мы постепенно углубляемся в безумие вместе с главной героиней. И вот уже на обоях не просто рожицы, а женщина, которая ползает-ползает-ползает, пытается вырваться наружу из узоров абстракции, вырывается, грызёт мебель, тенью ползает на периферическом зрении, в саду, опять за обоями, всё быстрее и быстрее, и вот уже женщин много! И в тот момент, когда героиня пишет в дневнике фразу, что она понимает эту бабцу за обоями, потому что тоже ползает... Я чуть кирпич не отложила, потому что представила это сразу в двух проекциях. Как это выглядит со стороны и как это происходит в голове у чокнутой дамочки.
Раз уж пошли спойлеры, то не могу не упомянуть о логичном завершении рассказа. Жёлтый цвет безумия, который сводил с ума героев Достоевского, всё-таки наносит решающий удар и героине. Хотя дело тут не в цвете, будь обои красными, синими или розовыми, эффект был бы тот же, разве что скорость схождения с ума могла бы разниться. Та женщина за обоями, те женщины за обоями — это сама главная героиня. Поэтому она не может покинуть эту комнату, даже когда из дома пора уезжать. Сама-то она пишет, что хочет помочь женщине выбраться оттуда наружу, но так как у неё всё перепутано, по сути, она пытается прорваться внутрь, хотя она и так уже внутри. И тут не поможет уже ни чёртова кровать, привинченная к полу, ни тело упавшего без чувств мужа ,которое так мешает быстро-быстро ползать по комнате.
Один из самых страшных рассказов, что я читала. Интересно додумать, что будет дальше. Ясен красен, что тётку сдадут в дурку, ей уже не помочь просто так. А потом муж найдёт её записи, прочитает их и офигеет. И что? Стал бы он сваливать всё на то, что она изначально была слишком больна, чтобы выздороветь? Стал бы он и дальше гнуть линию современности и заявил бы, что вот если бы не писала бы она эти записки, а больше лежала, то выздоровела бы? Или бы муж всё-таки написал пару писем профессорам, которые рекламируют такие методы лечения? Шарлотта Гилман такие письма писала, вот только толку от них было — ноль.

Если человек лишён совета и сочувствия в своей работе, то такое отношение отбивает любую охоту.

Мой муж очень нежный и внимательный. Он даже не позволяет мне вставать без его особого распоряжения.

Цвет обоев отталкивал. Он казался почти отвратительным — эдакий грязно-желтый и тлеющий огонь, странно поблекший под солнечным светом. В некоторых местах его пробивал огненно-оранжевый оттенок, однако в остальном он смотрелся болезненным и зеленовато-желтым.


















Другие издания
