Время жить и время умирать

Голос был глубокий, тихий. Этот голос произносил слово «жить», как торговец на черном рынке шепчет «масло», как проститутка шепчет «любовь». Вкрадчиво, настойчиво, маняще и лживо… Как будто можно купить жизнь. Гребер чувствовал, что этот голос терзает его.

– Гимнастику? Гимнастику человек делает, только когда он в отчаянии.
– Правда? Мне это никогда не пришло бы в голову.
– Вот именно, – ответила Элизабет. – Гнуться, пока не разломит спину; бегать, пока не устанешь до смерти, десять раз на дню убирать комнату, расчесывать щеткой волосы, пока голова не разболится, и еще многое другое.

Он встал. В Париже он видел могилу Неизвестного солдата, великолепную, осененную триумфальной аркой, и на арке были высечены эпизоды величайших битв Франции. И ему вдруг по-казалось, что этот осевший кусок дерна с надгробия каноника Блюмера и сигарный ящик под ним – сродни той гробнице, а может быть, даже и нечто большее, хотя вокруг него и нет радужного ореола славы и сражений.

Для червей Европы, Азии и Африки наступил золотой век. Мы оставили им целые армии трупов. В легенды червей мы на многие поколения войдем как добрые боги изобилия.

Думаю, когда человек устал, он может спать везде.

Удивительно, до чего мало нужно, чтобы почувствовать страх.

Есть пошлости, которые случайно западут в голову, и их, не задумываясь, повторяешь.

- А пропавшие без вести? Где их списки?

• Будьте же благоразумны, - сказал он. - Пропавшие без вести - это пропавшие без вести. Какие тут могут быть списки? Значит, о них до сих пор не вестей. А иначе они уже не пропавшие без вести. Правильно?

Никогда ничего не поймешь, пока самого по башке не стукнет! А когда ты, наконец, понял - уже поздно.

- Мы стали слепыми кротами, - сказал Фрезенбург, оглянувшись кругом. - И души у нас ослепли. Уму непостижимо, до чего мы докатились!