Сыновья Ананси

Не будь он твердо уверен в своей вменяемости, уверен до такой степени, которая обычно встречается только у тех, кто беспрекословно считает себя Юлием Цезарем, посланным спасти мир от адских полчищ, то решил, что сходит с ума.

Я просто создан, чтобы нравиться. Мало на свете найдётся людей, которые нравились бы так, как я. Правду сказать, я бесконечно всем нравлюсь. Люди сходятся на собрания, лишь бы пообсуждать, как я им нравлюсь. У меня есть несколько наград и медаль одной маленькой страны в Южной Америке, что воздаёт должное тому, насколько я всем нравлюсь, и моей головокружительной чудесности. Конечно, у меня их с собой нет. Все медали я держу в ящике для носков.

- Вид у тебя задерганный.

• Возможно. Тебе это может показаться глупым, но я немного нервничаю. Дело как бы в птицах.
• Что, фобия?
• Типа того.
• Ну, вообще-то именно так иррациональный страх перед птицами и называют.
• А как называют рациональный страх перед птицами?

Несколько минут длилось "ты повесь трубку" - "нет, ты повесь трубку", - что составило бы честь парочке пятнадцатилетних жертв гормональной интоксикации, и наконец трубку повесили.

Человеческие существа не любят, когда боги ими помыкают. Внешне они подчиняются, но где-то внутри, в самой глубине, чувствуют это и протестуют.

Мир велик и серьезен, ничего смешного в нем нет. И не было. Ты должен учить детей бояться, учить их страшиться. Учить их быть жестокими. Учить их быть опасными в темноте. Прятаться в тени, затем наскочить, или броситься, или прыгнуть, или свалить, и всегда насмерть. Знаешь, в чем настоящий смысл жизни?... Смысл жизни - это горячая кровь твоей добычи на зыке, мясо, раздираемое зубами, труп врага, оставленный под солнцем падальщикам. Вот что такое жизнь.

... человек... способен ощибаться, но чтобы... по-настоящему все испортить нужен компьютер.

"Одного не пишут в книжках про гробы (ведь тем, кто их покупает, так гробы не продашь): на самом деле они довольно удобные."

Он был старше, много, много старше, но зато так любезен, словно явился из ушедшего века, когда изящные манеры и утонченные жесты ещё что-то да значили.