Уолден, или Жизнь в лесу

Я нахожу полезным проводить большую часть времени в одиночестве. Общество, даже самое лучшее, скоро утомляет и отвлекает от серьезных дум. Я люблю оставаться один. Ни с кем так не приятно общаться, как с одиночеством. Мы часто бываем более одиноки среди людей, чем в тиши своих комнат. Когда человек думает или работает, он всегда наедине с собой, где бы он ни находился. Одиночество не измеряется милями, которые отделяют человека от его ближних. Истинно прилежный студент так же одинок в шумном улье Кембридж-колледжа, как дервиш в пустыне. Фермер может весь день проработать один в поле или в лесу мотыгой или топором и не почувствовать одиночества, потому что он занят делом, а вернувшись вечером домой, он не может оставаться наедине со своими мыслями, и ему хочется "побыть на людях", развлечься и вознаградить себя, как он считает, за дневное одиночество, вот почему он удивляется ученному, который способен просидеть в доме один всю ночь и большую часть дня, не боясь скуки и хандры, он не понимает, что ученый, заперевшись в доме, обрабатывает в это время свое поле или валит деревья в своем лесу, как фермер - в своем, а потом так же ищет развлечений и общества, как и тот, хотя, может быть, и в более концентрированной форме. Людское общество обычно через чур доступно. Мы встречаемся слишком часто, не успевая приобрести друг для друга новой ценности. мы трижды в день сходимся за столом и угощаем друг друга каждый раз все тем же старым заплесневелым сыром - нашей собственной особой. Чтобы сделать терпимыми эти частые встречи, нам пришлось договориться о некоторых правилах, именуемых приличиями и этикетом, которые не дают нам вступить в бой. Мы встречаемся и на почте, и на вечеринках, и каждый вечер у домашнего очага. Мы живем в тесноте и спотыкаемся друг о друга и от этого, мне думается, несколько теряем друг к другу уважение. Для подлинно важного и сердечного общения такая частота не нужна.

То, что некогда было вполне исключительным и элитарным удобством, сегодня воспринимается как общедоступное, базовое благо. Разнообразие в пище, регулярную смену одежды, относительный простор жилья мы принимаем за неотчуждаемую данность. И по Торо - попадаем к ней в рабство. Отбери у такого человека лишнюю пару парадных ботинок, и он совсем выйдет из строя.

Единственный выход из этого состояния, как проповедует Торо, это путь на уменьшение: лишних благ, вещей и прочих зависимостей.

С цивилизацией человек создал такой мир, который превратил его, человека, в раба вещей и собственных инструментов.

Столетия прогресса внесли очень мало нового в основные законы человеческого существования.

Большинство людей, даже в нашей относительно свободной стране, по ошибке или просто по невежеству так поглощены выдуманными заботами и лишними тяжкими трудами жизни, что не могут собирать самых лучших ее плодов. Для этого их пальцы слишком загрубели и слишком дрожат от непосильного труда. У рабочего нет досуга, чтобы соблюсти в себе человека, он не может позволить себе человеческих отношений с людьми, это обесценит его на рынке труда. У него ни на что нет времени, он - машина.

Большинство людей ведет безнадежное существование. То, что зовется смирением, на самом деле есть убежденное отчаяние.

Нельзя принимать на веру, без доказательств, никакой образ мыслей или действий, как бы древен он не был.

Старому поколению - старые дела, а новому - новые.

Старость годится в наставники не больше, если не меньше, чем юность - она не столькому научилась, сколько утратила. Я не уверен, что даже мудрейший из людей, прожив жизнь, постиг что-либо обладающее абсолютной истинностью. В сущности, старики не могут дать молодым подлинно ценных советов; для этого их опыт был слишком ограничен, а жизнь сложилась слишком неудачно, но это они объясняют личными причинами; к тому же, наперекор их опыту, у них могли сохраниться остатки веры, и они просто менее молоды, чем были.

Непрестанная тревога и напряжение, в которой живут иные люди, это род неизлечимой болезни. Нам внушают преувеличенное понятие о важности нашей работы, а между тем, как много мы оставляем не сделанным! А что, если бы мы захворали? Мы вечно настороже!

Уж очень "основательно" приходится нам жить; мы чтим наш образ жизни и отрицаем возможность перемен. Иначе нельзя, говорим мы, а между тем способов жить существует столько же, сколько можно провести радиусов из одного центра. Всякая перемена представляется чудом, но подобные чудеса совершаются ежеминутно.

Ошибочно было бы думать, что если в стране существуют обычные признаки цивилизации, то в ней не может быть огромных масс населения, низведенных до уровня дикарей.

Моды создаются праздными богачами, а толпа прилежно им следует.

Мне хотелось бы, чтобы на свете было как можно больше различных людей и чтобы каждый старался найти свой собственный путь и идти по нему, а не по пути отца, матери или соседа.

Начни с собственного совершенствования.

Тот, кто отдает беднякам больше всего времени и денег, всем своим образом жизни способствует увеличению нищеты, которую тщетно пытается облегчить.

Мне нужен от человека его цвет и плоды; мне нужно чувствовать его аромат, и общение с ним должно иметь приятный вкус спелого плода.

Мы должны бы делиться с людьми мужеством, а не отчаянием, здоровьем и бодростью, а не болезнями, а их стараться не распространять.

Наши нравы пострадали от общения с праведниками.

Живите как можно дольше свободными и не связывайте себя ничем.

Утро - самая важная часть дня, это - час пробуждения. В этот час мы менее всего склонны к дремоте. В этот час, пускай ненадолго, в нас просыпается та часть нашего существа, которая дремлет во всякое иное время.

Для того, чья могучая мысль поспевает за солнцем, весь день - утро. Неважно, что показывают часы и что говорят и делают люди. Когда я бодрствую и во мне брезжит свет - тогда и утро. Отчего людям так трудно дать отчет в делах своих и днях, как не потому, что они дремлют? Не так уже они слабы в счете. Если бы их не одолевала дремота, они успевали бы что-нибудь свершить.

Бодрствовать - значит жить. Я еще не встречал человека, который вполне проснулся бы.