Педро Парамо. Равнина в огне

Пик латиноамериканской литературы начался с романа Хуано Рульфо «Педро Парамо». «Если бы я написал “Педро Парамо”, я бы не переживал больше ни о чем и не опубликовал бы больше ничего в своей жизни». – Габриэль Гарсия Маркес Рассказы, вошедшие в состав сборника «Равнина в огне», были написаны с 1945 по 1955 годы, и, несмотря на то что они посвящены проблемам мексиканской глубинки, многие из них актуальны и сегодня. При этом речь идет не только о бандитизме или злоупотреблении властью на места...

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,0

536 оценок

5
38%
4
37%
3
18%
2
5%
1
1%

Ваша оценка

Прочитали 617Хотят прочитать 1312

Рецензии

Аноним22 июня 2016 г.
«Жизнь там течет, нашептывая тебе свою быль, и ты вслушиваешься в нее, вслушиваешься и уже ничего не слышишь, кроме этого немолчного, извечного шепота жизни…» Хуан Рульфо «Педро Парамо»

О Хуане Рульфо я знала лишь то, что он мексиканец и магический реалист, которого необычайно высоко ценил Габриэль Гарсия Маркес. Тем большим сюрпризом оказался сборник рассказов «Равнина в огне». Маленькие истории «маленьких» людей, сплетающиеся в Историю. Окошки в жизнь Мексики первой половины 20-го века, времени и места практически незнакомых с литературной точки зрения. Будто бы множество голосов поёт песню, мотив и слова которой ты постепенно разбираешь. Мотив довольно простой и грустный. И слова – под стать. Бедность, засухи, неурожаи, неплодородные земли равнины, нередко – голод, на фоне этого «маленькие трагедии»: болезни, потери близких, смерти, обиды, разочарования, предательства, убийства из ревности, из мести, а то и просто так, потому что жизнь уже замордовала – дальше некуда, а тут ещё человек под горячую руку попался, потом – раскаяние и муки совести или же спокойная готовность принять за свои дела адские муки.
Герои Хуана Рульфо – верующие католики, и это важно. Равно как важно и то, что они мексиканские католики, в чьем мировоззрении много не только от католицизма, но и от представлений коренных жителей Мексики – индейцев. Поэтому, человек может и молиться Деве Марии, надеясь на чудо, и убивать по закону «кровной мести». В этих простых и не склонных к рефлексии и сложным умствованиям людях все же есть и «нравственный закон», другое дело, что нравственность в этом краю – особая, будто бы раскаленная лучами нещадно палящего солнца и пропитанная пылью равнины. И этот нравственный закон, каким бы он ни был, никогда не пересиливает страстей, и трудно оценивать, всегда ли это плохо.
Герои «Равнины…» - дети природы, они бывают горячи как мексиканский полдень на равнине и холодны как скалы ночью в горах, нередко единственным правилом в их жизни становится закон выживания, но тем удивительнее наблюдать у тех же самых людей поступки, совершенные по законам совести, любви и добра.

Абсолютно никакой магии, кроме магии умелого рассказчика. Рассказы лаконичны чуть ли не до сухости, никаких цветистых сравнений, запоминающихся диалогов, никакой нарочитой литературности. Рассказы запоминаются не удачно найденными образами и метафорами и не афоризмами, а жизненными историями и характерами. Такими, как есть. Без оценок. Перед глазами встает история целого края, сотканная из ниточек-судеб. И пут происходит невероятное – меня, читателя, которому не близки ни время, ни место, ни герои, по сути, отстраненного наблюдателя вдруг переполняют сочувствие и печаль. Сопереживание ещё усиливается после прочтения «Равнины в огне» - центрального рассказа, давшего название сборнику. Невозможно стало отстраняться от этой истории повстанцев, поднявших бунт, столь же бессмысленный и беспощадный, как и русский бунт. Рассказ без прикрас, без идеологии, без героизации как «революционеров», так и солдат-федералов. Невозможно было быть ни за «красных», ни за «белых», и только бесконечно жаль сельских бедняков, у которых сгорали в огне пожарищ последние припасы. Нет, это не «магический реализм», это трагический реализм.
«Педро Парамо» - совсем другой текст. Уже самое начало романа - мифологическое: сын обещает умирающей матери найти своего отца и отправляется в селение Комалу на поиски Педро Парамо. То же небо, та же пыльная равнина, тот же маис на полях, что и в «Равнине в огне», но сразу погружаешься в атмосферу безвременья, пограничья между жизнью и смертью, пространство удивительного сродства живого и мертвого. Колдовская Комала поражает сразу и насмерть. Ну, или на жизнь. На потрясающую читательскую жизнь, наполненную встречами с мексиканскими «мертвыми душами», которых так трудно отличить от душ живых и которым есть что рассказать. Только бы расслышать этот шепот, только бы верно всё понять…
Роман поддаётся тяжело. При совсем небольшой объеме, текст не даётся читателю «с наскока», возникает странное ощущение внутренней силы и воли этого текста, который сам знает, когда и сколько следует прочесть, и на сколько взять паузу. Впрочем, даже если и отбросить мои чисто субъективные читательские заморочки, то воспринимать повествование непросто. Многоголосица, чередование рассказчиков, временных пластов происходящего, атмосфера жаркого марева, от которого так легко потерять сознание, грустные истории, наполненные страстями и надеждами – всё это вместе даёт тексту силу наводить на читателя морок, от которого не избавляешься, закрывая книгу.
Приходит в голову сравнение «Педро Парамо» с романом «Сто лет одиночества», и это не случайно, особенно, если учитывать, что знаменитый роман Федерико Гарсии Маркеса написан позднее. Только, пожалуй, отравленные стрелы историй жителей Комалы поражают душу сильнее, чем рассказы о Макондо. Может быть, дело в том, что в тексте Хуана Рульфо гораздо меньше чудес и магии. По большому счету он делает только одно фантастическое допущение - в мире «Педро Парамы» целая деревня может быть населена призраками, душами, отягощенными неотпущенными грехами и памятью и своих жизнях, остальное же – сверхреалистично, особенно на эмоциональном уровне. Пышащая жаром мексиканская равнина сгущает человеческие эмоции, усиливает их до бурных страстей, которые невозможно обуздать, страсти и становятся судьбами. Пожалуй, это один из ярчайших примеров историй, где абсолютно все герои живут неотрефлексированными порывами, импульсами, инстинктами, на которые почти не влияют христианские католические представления. «Педро Парамо» - это горячая, южная проза.
Тем удивительнее тот факт, что Хуан Рульфо восхищался северной литературой:

Мне всегда нравилась туманная, подернутая пеленой среда, которую создает северная литература. Так ведь? Я люблю грусть, грустное и неясное.
Грустью и неясностью проникнуты и страницы «Педро Парамо», мир романа – целостен и бесконечно печален. И в этом мире и в том героев ждут всё та же боль неоправдавшихся надежд, потерянной любви, сожаления о несбывшхся мечтах. Все истории так или иначе фатально приводят к одному и тому же персонажу – Педро Парамо. Дон Педро Парамо не только самый богатый в округе помещик-землевладелец. Он как будто вбирает в себя всю мощь палящего солнца и жестоких ветров Мексики, иссушая жизни окружающих людей как продолжительная засуха. Алчность, сладострастие, гнев, мстительность – всё в нём сверх меры, и нет ему за это никакого наказания. Но и прощения тоже нет. И покоя – нет. Но рано или поздно утихнет шепот призраков, и всё станет прахом.
Останется только великий роман.
Читать далее
76
1,5K
Аноним28 июня 2022 г.
Этим людям даже исповедник не прощает грехов и не даёт благословения...
"Там не считают часов, никто не печалится, что годы уходят. Просто утром солнце встает, вечером закатывается. Только и всего: сначала день, потом ночь, день и ночь — и так до самого смертного часа" - грустная картина? Не просто грустная, а тоскливая до крайности. У автора сборника прекрасный слог, повествование льётся причудливой унылой рекой. Но о чём бы не рассказывал писатель, скорбная атмосфера безысходности сквозит повсюду. События тоже соответствующие: убийства, казни, разбой, голод, засуха и смерти... смерти... смерти... вымирающие селения, где "передохли от голода все собаки, так что некому даже повыть на луну, нарушить ночное безмолвие". Героям не на кого уповать, кроме как на Бога. Они обращаются молитвами к Пресвятой Богородице и всем святым, хотя давно уже разуверились в возможности лучшей жизни.

...Сыновья всю жизнь тянут лямку, чтобы только прокормить родителей, как родители в свое время тянули лямку, чтобы прокормить дедов. Кто знает, сколько поколений следовало этому «обычаю»…
Габриэль Гарсиа Маркес сказал про роман "Педро Парамо", что это "самый прекрасный из всех романов, какие когда-либо были написаны на испанском языке", но рассказы мне понравились больше. У Хуана Рульфо каждый рассказ логически закончен и понятен. Разные герои, разные селения, но все вместе они сливаются в общую историю страны.
С романом определиться сложнее, так как его повествование ведётся разными голосами, чередуя прошлое с более поздним прошлым, а голоса живых - с голосами мёртвых. Закончив чтение, подумала: перечитать бы ещё раз! Но, боюсь, что впечатления так и не сложатся в ясную картину, оставшись в памяти отдельными фрагментами: Педро Парамо вступает в права владения поместьем отца, Педро Парамо женится на Долорес, любовь Педро Парамо к Сусане, смерть Мигеля Парамо, смерть Сусаны... и всё это на общем фоне убийств, обманов, грабежей, смертей, загробных стенаний... Этим людям даже исповедник не прощает грехов и не даёт благословения...
Читать далее
66
718
Аноним10 апреля 2012 г.
Кто бы что ни говорил, а все-таки большинство литературных произведений четко отвечают национальным чертам автора. Никак не спутаешь латиноамериканскую традицию, например, с английской. Их различия очевидны и бросаются в глаза читателю. И сколько бы мы, жители Евразии, ни читали испаноязычную прозу, все равно она остается для нас экзотической и необычной (особенно это касается Южноамериканской испаноязычной прозы). Безусловно, талантливый писатель умеет даже абсолютно непросвещенного читателя "погрузить" в свое произведение так, что возникает иллюзия проживания чужой жизни. Но все равно, согласитесь, что их культ смерти, экзотичность природы и еды, смешанность индейской и европейской культур - все нам чуждо (так же, как и им чуждо все наше наследие). Но в какой-то степени для того мы и читаем, чтобы побывать в других странах, чтобы прочувствовать другую жизнь. Сложно найти другого такого автора, как Хуан Рульфо, который за свою жизнь только и написал, что сборник рассказов «Равнина в огне» и небольшой роман «Педро Парамо», но настолько по-мексикански, что уже много лет остается литературным символом этой далекой страны.
Обычно я немного пишу о содержании самой книги. Но в этот раз все по-другому: просто при всем своем желании не смогу даже частично передать то, о чем написал мексиканский писатель. Если попытаться выразить это в двух словах, я бы сказала, что это ода смерти, но не плохой и ужасной смерти, а смерти - такой же естественной и нестрашной части жизни, как закат солнца, как смена лета осенью, а затем зимой. Ведь никто же не льет по этому поводу слез, вот и с человеческим переходом в иную ипостась надо примириться и относиться к этому спокойно. Тем более, что очень многие души еще очень долго обитают рядом с живыми, не находя свой покой. И, кажется, самое главное в Мексике – это умереть своей смертью честного человека, тогда твоя душа не будет в муках бродить по земле, а попадет в рай.
Считаю, что глупости это все: литература не по возрасту. Ведь люди же верят в знаки зодиака и судьбоносные встречи, а я верю в такие встречи меня и книг. Каждая книга прочитана мной в СВОЕ время, в НАШЕ с ней общее и подходящее время. Вот и с Хуаном Рульфо мы судьбоносно встретились в 2012 году. И он ослепил меня своим талантом и своей такой национальной прозой, пусть немного мрачной, но очень мексиканской.
Читать далее
53
479

Все рецензии

Цитаты

Аноним28 июня 2022 г.
И невдомек тебе, что человека можно родить, а воскресить нельзя. Ничего, жизнь тебя научит. Свои ноги да чужие пороги — первые учителя. И заруби себе на носу: как постелишь, так и поспишь.
11
651
Аноним11 марта 2012 г.
Смерть ни с кем не поделишь, это ведь не наследство. А горе - плохая приманка для гостей.
11
875
Аноним27 октября 2013 г.
Есть селения, от которых веет щемящей тоской. Их узнаешь сразу, стоит только вдохнуть этот затхлый кисловатый воздух, этот запах старости, немощи и нищеты.
10
883