И Всюду Тьма

Мотыльки летят на свет в поисках пути, принимая любой огонёк за луну. И сгорают.

В крепких объятиях графа Ане казалось, что все вокруг исчезает, растворяется в розовой волшебной дымке, и только скрипка, созвучная её душе, играет о любви. Любви к его тёплым глазам, сквозь зелень которых проглядывает печаль, спокойной улыбки, обещающей безопасность, заботливым прикосновением, которых ей всегда мало. Любви к громкому голосу, отчитывающему за неразумность, дрожащему страху в нём, к окровавленным ради неё рукам.

Надежда – это обоюдоострый меч. Иногда мне кажется, что больше ран мне нанесли не хлысты матери-настоятельницы, не унижение на аукционе, не жестокие слова, а разбивающаяся раз за разом надежда. Она обращалась в прах так часто, что мне больше не хотелось надеяться, ни на что и никогда . Но разве можно просто так, по щелчку пальцев, перестать это делать? Она ведь, как само бытие, ненеоделима, неотторжима, даже если так больно ранит.

Боль не исчезает с памятью. Она живет в капризах настроения, в мимолетных вспышках отвращения к привычным вещам, в книге в руке, где на каждой странице отчаяние, в слезах, льющихся без видимой причины.
Разум может забыть, тело — нет.

Знаешь, надежда — забавная штука. Иногда она становится единственной опорой, не давая скатиться в бездну. Но в то же время она может обернуться коварной, разрушительной силой, ведь в своей основе она всегда содержит часть самообмана. мы уповаем на лучшее, но что если оно никогда не наступит? Надежда сильна, но она может обернуться иллюзией. Поэтому так спокойно на душе, когда хоть малая частица этой надежды неожиданно обретает плоть и становится неоспоримой данностью.

Боль не исчезает с памятью. Она живёт в капризах настроения, в мимолётных вспышках отвращения к привычным вещам, в книге в руке, где на каждой странице отчаяние, в слезах, льющихся без видимой причины.
Разум может забыть, тело — нет.

– В этом мире не осталось целых людей, от каждого он отломил, оторвал и отгрыз.