Философия свободы

Россия – самая государственная и самая бюрократическая страна в мире; всё в России превращается в орудие политики… Силы народа, о котором не без основанич думают, что он устремлен к врунтренней духовной жизни, отдаются колоссу государственности, превращающему всё в свое орудие. Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства… Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные требования. Бюрократия разраслась до размеров чудовищных. Русская государственность занимала положение сторожевое и оборонительное… И она превратилась в самодовлеющее отвлеченное начало; она живет своей собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подчиненной функции народной жизни. Эта особенность русской истории наложила на русскую жизнь печать безрадостности и придавленности… Власть бюрократии в русской жизни в русской жизни была внутренним нашествием неметчины.

Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная, покорная в делах государственных, она всегда ждет жениха, мужа, всластелина. Россия – земля покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении к государственной власти – так характерна для русского народа и для русской истории… Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она не из него создавалась, а как бы приходила извне, как жених приходит к невесте. И поэтому так часто власть производила впечатление иноземной, какого-то немецкого владычества. Русские радикалы и русские консерваторы одинаково думали, что государство – это «они», а не «мы». Очень характерно, что в русской истори не было рыцарства, этого мужественного начала. В русском человеке есть мягкотелость, в русском лице нет вырезанного и выточенного профиля… Русский народ хочет быть землей, которая невестится, ждет мужа.

Проблему эту с гениальной остротой чувствовал К. Леонтьев, когда говорил: "Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы "индивидуально" и "коллективно" на развалинах всего этого прошлого величия?"