Повести и рассказы

Говорят, что музыка тем и хороша, что можно настроить музыкальные впечатления под лад всякого ощущения. Радующийся человек найдет в звуках радость, печальный – печаль

Эх, прокисай всё на свете!

— Так этот галстух аделаидина цвета? — спросил я, строго посмотрев на молодого лакея.
— Аделаидина-с, — отвечал он с невозмутимою деликатностью.
— А аграфенина цвета нет?
— Нет-с. Такого и быть не может-с.
— Это почему?
— Неприличное имя Аграфена-с.
— Как неприличное? почему?
— Известно-с: Аделаида, по крайней мере, иностранное имя, облагороженное-с; а Аграфеной могут называть всякую последнюю бабу-с.

Зина держала себя так, как будто жила в облаках, а не в городе Мордасове.

Но согласитесь сами, что ревность – страсть непростительная, мало того: даже – несчастие!..

Чувствовал он, что решиться на что-нибудь в настоящую минуту было для него сущею необходимостью; даже чувствовал, что много бы дал тому, кто сказал бы ему, на что именно нужно решиться.

Все умирает, все, даже и воспоминания!.. И благородные чувства наши умирают. Вместо них наступает благоразумие.

– Матушка моя, благодетельница, ведь дурачком-то лучше на свете проживёшь! Знал бы, так с раннего молодцу в дураки бы записался, авось теперь был бы умный. А то как рано захотел быть умником, так вот и вышел теперь старый дурак.

Если хочешь победить весь мир – победи себя!

Обе подруги были одних лет, но между тем была неизмеримая разница во всем, начиная с красоты. M-me M * была тоже очень хороша собой, но в красоте ее было что-то особенное, резко отделявшее ее от толпы хорошеньких женщин; было что-то в лице ее, что тотчас же неотразимо влекло к себе все симпатии, или, лучше сказать, что пробуждало благородную, возвышенную симпатию в том, кто встречал ее. Есть такие счастливые лица. Возле нее всякому становилось как-то лучше, как-то свободнее, как-то теплее,