
ПРОЖИТЬ ЧУЖИЕ ЖИЗНИ… Дневники. Воспоминания. Портреты века
viktork
- 150 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
О Толстом Бунин принимался писать не раз. Однако только в 1937 году, в Париже, им была выпущена книга, соединившая размышления многих лет. "Освобождение Толстого" никак нельзя назвать книгой воспоминаниний. Это одновременно и религиозно-моралистический трактат о Толстом, и подведение итогов собственной жизни, художественное произведение, своего рода реквием, с незаурядной силой выразивший трагедию стареющего на чужбине художника.Созданию этой книги предшествовали длительные, многолетние размышления Бунина над личностью, творчеством и философией Льва Николаевича Толстого, человека, перед которым он не побоюсь сказать благоговел. Книга эта необычна по форме: Бунин зачастую избегает авторской характеристики этапов жизни великого писателя, передоверяя эту характеристику искусно подобранным многочисленным свидетельствам самого Толстого, его близких и друзей, сближая мысли Толстого с суждениями из Библии, "поучений" Будды, античных мыслителей. Так создаётся — ненавязчиво и словно бы помимо воли автора — определенное настроение книги, её "тема". Бунин славит жизнь Толстого, которая предстает в его изображении не просто как путь разочарования в мирской жизни, но как безмерное развитие личности, обретение полной внутренней свободы, приведшее к отказу от всего корыстного, суетного, временного, к мучительным и настойчивым усилиям обрести понятие о смысле существования.К его имени, авторитету, оценкам Бунин обращается непрестанно, от юношеской поры до конца дней.
"Мечтать о счастье видеть его я начал очень рано" — этой характерной цитатой восхищения с уверенностью можно многое понять и определелить по отношению к Толстому. Тут соединилось всё: и непогрешимый авторитет Толстого-художника, и его учение, вдохновившая юношу Бунина на попытку уйти от мирской жизни, близость к корням т.е. к народу, нравственная высота, и его происхождение, и, конечно, философия; взгляды на назначение человека, на жизнь и на смерть. В семье он с детства слышал о Толстом: всемирно известный писатель и — земляк, живущий по соседству, да ещё и знакомый Буниных (с ним встречался отец во время обороны Севастополя, деля с ним досуг играя в карты). Толстой так занимал воображение мальчика, что однажды он серьёзно собирался ехать верхом в гости в Ясную Поляну, до которой было около сотни вёрст. Отзывы юного Бунина о толстовском творчестве выдержаны в восторженном тоне. Пережив увлечение утопическими идеями непротивления злу силой, переболев толстовством, Бунин с годами всё больше осознавал, что значил Толстой для России, её литературы, её духовного движения. Подобно Чехову, подобно Блоку, он видит залог успешного преодоления русской культурой всех трудностей и нездоровых наклонностях в самом факте, что вот где-то рядом живёт Толстой, при котором не может быть совершено непоправимых ошибок и произвола. Кончину его Бунин воспринял как величайшее личное несчастье и как утрату, последствия которой скажутся на всей общественной жизни страны. Смерть Толстого, очевидно, заставила Бунина с особенной остротой ощутить всю громадность его духовного наследия. И чем дальше, тем глубже и значительнее было воздействие на него Толстого, толстовских эстетических и нравственно-религиозных принципов.
Лев Николаевич Толстой на протяжении всей сознательной жизни Бунина оставался для него создателем абсолютных ценностей,идеалом— в сфере искусства и мысли.Лев Толстой — для него часть России, живая и от неё неотделимая.Лев Николаевич по мнению Бунина не просто восхищается миром — он хочет его улучшить, чтобы оставить тем, кто будет жить после нас.Бунин — художник, преображающий жизнь в слове и завороженно следящий за неизбежным, роковым ходом времени; Толстой же ещё и великий подвижник и проповедник переустройства жизни. На протяжении всей своей жизни Бунин безоговорочно поддержевал здоровое, реалистическое искусство и сопостовлял свои ценности в соответствии с великаном русской литературы Львом Толстым; в непрекращающейся борьбе с декадансом и модернизмом и то действительно новое, что Бунин, с его цельностью мышления, не мог принять (творчество Александра Блока или Владимира Маяковского и многих других).В литературной жизни имя Льва Николаевича оставалось для Бунина прежде — всего той высшей ценностью, которая позволяет безошибочно определить, как согласуется с заветами Толстого "новое искусство", а следовательно, чего оно стоит. По воспоминаниям современников, единственным человеком, перед которым он благоговел, был Лев Толстой; даже любимый им Чехов вызывал иные чувства,— нежность и соперничества в хорошем смысле этого слова. В своей книге Бунин приводит много цитат из произведений и дневников Льва Толстого, и из воспоминаний супруги и близких. Также стоит отметить, в своём труде о великому писателе, Бунин прославляя уход, "освобождение Толстого", стремившегося встать надо всем, что связывало его с мирской суетой жизни, в том числе и с собственной семьей, с "земными" привязанностями, щедро цитируя толстовские слова о смерти — разрешительнице всех противоречий. Сам Бунин внутренне всё-таки не приемлет этого исхода. Вся природа и естество его восстает против физического конца.
Иван Алексеевич всей своей книгой стремится доказать, что философские и религиозные искания Толстого, подчинившие себе всю жизнь, превратили её в подвиг, одновременно придав особую ценность и смысл творчеству, обогатив и напитав его духовностью и придав ему особую нравственную остроту.Осознавая жизнь Толстого как великий подвиг, где главным было развитие личности, отказ от эгоистического существования для себя, всё усиливающаяся отзывчивость и способность сопереживать на людские несчастья, социальные и вечные, Бунин и создает свою книгу "Освобождение Толстого". В его восприятии фигура Толстого столь громадна, что сопоставима лишь с мифическими создателями религий, подчинивших себе миллионные массы — с Буддой и Христом.

Бунин начинает свои мемуары с воспоминания о том, как зародился его интерес к русскому языку: он еще мальчиком случайно наткнулся на слово "кретин" в детской книжке с картинками и был "охвачен поэтическим волнением". Воодушевление "кретинами" было настолько велико, что Бунин беспощадно начинает вешать этот ярлык практически на всех деятелей русской словесности. Достается многим: Есенину, сделавшему "свое хулиганство выгодной профессией", "насквозь фальшивому" Горькому, безнравственному и ловкому "рвачу" Алексею Толстому, вульгарному Блоку, от чьего "то заборного, то сусального русского стиля... начинает уже тошнить" и, конечно, Маяковскому, "самому низкому, самому циничному и вредному слуге советского людоедства". Достается даже Чехову, с которым Бунин дружил, -- слишком, мол, нереалистично описывает дворянский быт. И за всем этим -- горькая обида на Россию и боль за нее, неприятие чужого успеха, профессиональная ревность и уязвленное самолюбие писателя, вынужденного работать в тени. "Изгнанник, пользующийся гостеприимством Франции", -- так он говорит о себе. Неслучайно воспоминания заканчиваются зарисовкой "Нобелевские дни", когда первый нобелевский лауреат из России, Иван Бунин, наконец, может удовлетворить собственное тщеславие.
И только Лев Толстой, в представлении Бунина, оказывается неуязвим и вне окололитературной и житейской возни -- он вообще выше всего этого. Тщательное и очевидно долго писавшееся эссе "Освобождение Толстого" -- посвящение любимому писателю и попытка разобраться в его философии. С первых строк Бунин доказывает то, что Толстой -- очевидный буддист, чья "смерть была его последним "освобождением", и чьи книги нужно читать именно через эту призму.
В целом -- очень цепкий (и, безусловно, субъективный) взгляд на русскую культуру рубежа эпох и ее особо ярких представителей.

Знаете, есть одна странная вещь. Лев Толстой - один из величайших писателей в истории человечества, и это в приличном обществе не может никем быть оспорено. Наверное, рядом можно поставить 3-4 фамилии, по-хорошему, не более. Даже в опросах западных современных писателей Толстой обставляет того же Шекспира, а ведь последний им гораздо ближе культурно; они вырастают на школьных, студенческих постановках произведений Шекспира, а величайшим всё равно зачастую называют непонятного русского, который в последние 30 лет жизни говорил и писал какие-то утопические вещи. Странно же то, что Толстой в наше время является чуть ли не забытым писателем. Нет, назови фамилию - и любой необразованный школьник скажет, кто это такой, - проблема не здесь. Толстой просто считается автором несовременным, неактуальным. Любой уважающий себя «галочный» интеллектуал считает долгом прочитать "Войну и мир" и "Анну Каренину"; "галочный" - потому что такой человек по обыкновению ставит себе целью пройтись по определённому списку произведений, и не особенно важно, хочется ему это читать или нет, интересуют ли его эпоха или автор как личность или же это безразлично; важна лишь галочка, факт выполнения. Далее чаще всего он отмечает задание как выполненное и забывает об авторе. Куда более популярным и актуальным автором считается тот же Достоевский. Фёдора Михайловича и я люблю, не в том суть.
С ним меня, в общем, свёл случай. Года два назад наткнулся на толстовский двенадцатитомник, пылящийся в кладовке, который в Перестройку покупали еще мои родители. В детстве я читать любил, и данные зелёные томики были моими постоянными спутниками, как и пушкинские, лермонтовские, некрасовские стихи. Отрочество и юность (не путать с "Отрочество" и "Юность") вкупе со школьным преподаванием литературы убили во мне всяческую любовь к литературе. И вот спустя десятилетие, открыв от нечего делать первый попавшийся том собрания, я попал на «Казаков». Ненавижу следующий оборот, но на самом деле – очнуться удалось под утро, когда повесть была окончена. И понеслось…
В следующие два года мне предстояло прочитать Севастопольские рассказы, "Войну и мир", "Анну Каренину", "Смерть Ивана Ильича", "Дьявола", "Воскресение", "Исповедь" и десятки других более-менее крупных произведений. В совокупности я прочитал порядка десяти томов – но уже другого, 90-томного собрания сочинений. Самым же главным образом Лев Николаевич открылся мне через дневники – поразительно откровенные, глубокие, наполненные мучительным самоедством, бесконечными поисками, необыкновенным самоуничижительством. О том самом Толстом, который писал о себе: «Я почти невежда, то, что я знаю, тому я выучился кое-как, сам, урывками, без связи, без толку и то так мало», - говорил Марк Алданов:
Иван Алексеевич Бунин открывает нам именно эту сторону Толстого. Толстого со всеми его противоречиями, внутренней борьбой, невозможностью принять до конца что-то одно, вечным стремлением не останавливаться на какой-то мысли, идее как на чём-то окончательно истинном, не поддаваться соблазну считать эти мысли фундаментальными и не подлежащими дальнейшей атаке разума, - и копать, копать... Ведь это же и есть самое трудное - ежедневно вести подрывную работу против уклада собственной жизни, против выстраданных убеждений, подвергать всё, всё сомнению, - и как бы просто было взять за принцип, за образец жизнь окружающего общества, людей его круга, не иметь никаких угрызений ни по поводу "пира во время чумы", ни по поводу покупок имений и земли для семейства по дешёвке. Он так не мог.
Александра Львовна, дочь Льва Николаевича, вспоминала последние дни его жизни, когда он, 82-летний, уже периодами находился в бреду и не вставал с постели в Астапово:
Он мог быть и чрезвычайно серьёзным, и беспечно весёлым. Он был и примерным семьянином, но он же и лишил значительной части наследства своих детей. У него было 13 детей в браке, последний из которых родился, когда Льву Николаевичу было 59 лет, и он же проповедовал безбрачие. Он был счастлив в браке, в котором прожил 48 лет, в первые годы, и он же потом замечал:
Бунин, в то время уже Нобелевский лауреат, проделал поразительно глубокую работу по осмыслению феномена Толстого. Использованы и воспоминания детей Льва Николаевича, и его дневники, и письма, и воспоминания людей его круга, анализ произведений, личные впечатления от встреч с ним Бунина. Если тогда Иван Алексеевич, спустя четверть века с момента смерти Толстого, боролся с различными мистификациями, порожденными как раз необычайной противоречивостью личности Льва Николаевича, бывшего всё начало XX-го века главной фигурой России (а то и всего мира), вследствие чего был бесконечно обсуждаем и анализируем с разных сторон и различной степенью удачности, - то в наше время ни о каких таких противоречиях говорить не приходится: большинство слабо и поверхностно представляют себе этого человека. И Иван Бунин проделал ради искоренения этого потрясающую работу.

Слушал политические рассуждения, споры и вышел в другую комнату, где с гитарой играли и пели, и ясно почувствовал святость веселья.

Нет, этот мир - не шутка, не юдоль испытания только и перехода в мир лучший, вечный, а этот один из вечных миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны сделать прекраснее для живущих с нами и для тех, которые после нас будут жить в нём...


















Другие издания
