Три сакральное число и как на это реагирует литература...
serp996
- 4 396 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Сборник включает в себя два эссе: собственно "Три мастера" и "Триумф и трагедия Эразма Роттердамского". Общие впечатления: во-первых, необыкновенно яркий язык, насыщенный, даже велеречивый, я, если честно, несколько отвыкла от такого. Местами фразы не просто цветут и пахнут, они душат как слишком сильный аромат. Большей частью это касается статьи о Достоевском, там уровень пафоса зашкаливает до недосягаемых высот.
Второе. Цвейг не ставит вопрос, не пытается подвести читателя к какому-нибудь выводу, он имеет мнение и лупит им как молотом в лоб. Он ни в чем не сомневается и ничья позиция его не интересует (опять-таки, это касается большей частью первого эссе). Если использовать образы из его работы об Эразме, он пишет по принципу Лютера или, как это сейчас называют, принципу имхо. Я не очень люблю подобных собеседников, они освещают жизнь прожектером своего таланта, не оставляя места теням загадок и версий.
Ну и наконец, третья особенность - европоцентризм и даже германоцентризм. Когда Цвейг пишет, что какой-то там собор или съезд немецких князей был ключевым событием истории человеческой цивилизации... Хочется сказать: спуститесь с небес на землю, герр, ваши соборы интересны разве что немцам, в лучшем случае - Европе. По масштабу человеческой цивилизации лютеране - всего лишь еще одна секта.
Эссе Три мастера посвящено, как можно догадаться, великим романистам, с точки зрения Цвейга, самым великим. При этом основной объем работы приходится на Достоевского, Диккенсу и Бальзаку досталось по несколько страничек. Честно признаюсь, по поводу Бальзака мы с Цвейгом не сошлись капитально (хотя я вполне представляю ту манию писательства, которую он описывает), полностью сошлись во мнениях по поводу Диккенса, но вот Достоевский... Здесь, как я уже упоминала, патетика заливает всё словно патока, сквозь нее приходится продираться, но главное - хотелось спрятаться под стол. Собственно, через "анализ" романов Достоевского здесь изложен взгляд европейца на русских и Россию, и это забавно и неловко, и начинаешь понимать, отчего они так шарахаются во мнениях. Русские для них не люди, а некие диковинные звери, если и медведи, то не обычные, а мифические.
На этом фоне Триумф и трагедия Эразма Роттердамского читается уже легко и увлекательно. Здесь Цвейг пишет о себе подобных, здесь появляются ирония и сочувствие, и образ Эразма получился противоречиво милым (хотя дяденька был тот еще... лицемер). В общем, "Эразма" можно смело рекомендовать всем, кто интересуется историей Европы и христианства, здесь можно найти много интересных наблюдений. Впрочем, некоторые нелепости тоже встречаются. Например, описывая внешность Эразма по портрету кисти Гольбейна, Цвейг пишет: выглядит так-то, одет так-то, "голос слабый, глухой"... Голос тоже был нарисован? Или вот такая фраза: "душевные потрясения Лютера, Лайолы или Достоевского чужды ему..." А Достоевского-то с какого панталыку притянули, он родится только через триста лет?
Короче, некогда "Мария Стюарт" надолго оттолкнула меня от Цвейга, а зря, похоже. Рекомендую к прочтению всем, заинтересовавшимся, и сама попробую что-нибудь еще у него зачитать.

Не каждому даны силы быть мучеником…
/Эразм Роттердамский/
Книга написана в жанре биографических очерков, но с учетом присущего образного экспрессивного стиля Стефана Цвейга она выгодно отличается созданием ярких, живых и точных характеристик героев.
Эразм Роттердамский – гражданин мира. Человек свободный от всего: национальности, родины, профессии, власти светской и церковной.
Добившийся своей независимости не путем борьбы и конфронтации, а путем союзов, сделок и хитрости. Дипломат.
Не герой.
Действие не его стихия. Он идеолог, теоретик, но не практик.
Первый пацифист.
На основе этой характеристики, созданной Цвейгом, мне представляется что выражение "Никому не уступлю!", взятое Эразмом в качестве собственного девиза выглядит слегка приукрашенным и не совсем точно отражающим его сущность.
И все же он, его воззрения, его позиция, мне ближе, чем ярый фанатизм его оппонента Мартина Лютера.
В том числе и по отношению к пониманию завета и миссии Христа. По мнению Эразма, христианство – терпимость и миролюбие, а не неуступчивость и непреклонность, в том числе ценою гибели мира, свойственная Лютеру.

Имя, осталось только имя. И место для его трудов – многословных и всеохватывающих – тоже осталось. На книжных полках. И судьба их – покрываться прахом времен и земель – пылью. Забытый миротворец, первый европеец и первый же гражданин мира, - так звали его современники. Эразм Роттердамский. Очень легко, кстати, запомнить место его рождения, так как имя его – в каждом супермаркете, от Шанхая до LA, что в Калифорнии. Гауда – сыр и место рождения нашего героя.
И ещё. Писал-писал труды свои в совершенно антисанитарных условиях, Эразм был щепетильным в этом отношении - как он вообще выжил? Вонючий туалет, блохи и вши, дикая холодина - не noir – реальность, которую отразил в письмах. Так вот: писал-писал, а в памяти остался одной-единственной книгой, написанной для собственного развлечения, в долгой дороге, так, безделица, пустяк. «Похвала глупости». Да, так бывает среди человеков: начатая как игра – оказывается судьбой. В смысле какой-нибудь встречи.
Родился незаконнорожденным, родители рано умерли, жил у родственников, комплексов – куча и на всю жизнь: неуверенность, подозрительность, навязчивое избегание любых конфликтов, человек середины, как бы миротворец, по поводу которых Цвейц пишет: «Она (история) не любит людей меры, посредников и миротворцев, людей человечных. Любимцы ее - люди страстные, меры не знающие, неистовые авантюристы духом и делом; тихого служителя гуманности она пренебрежительно склонна не замечать. В гигантской картине Реформации Эразм стоит на заднем плане».
До кучи – нетрадиционная ориентация – сохранились письма к его возлюбленному-монаху, с которым Эразм познакомился, проживая в монастыре. Но странен результат такой «затравленности»: гибкость ума – необычайная, эрудиция – невообразимая. Цвейц пишет о том, что Эразм брал не глубиной, а широтой охвата; никогда не выясняя «последнюю правду» о мире и вещах. Сумел добиться привилегий невероятных: не держать пост, носить одежду и вести образ жизни той страны, где проживает. Посмотрите на дарителей: папа Римский, Карл V, «повелитель двух миров» - таков официальный титул (Америка и Священная Римская империя) – незаурядный правитель и личность. Генрих VIII Английский был среди почитателей Эразма.
По большому же счету лишь к 50-ти годам к нему пришла финансовая независимость, которая дала ему внутреннюю уверенность, позволила делать Выбор с большой буквы: занимать должность или нет, преподавать или не преподавать. А до этого – сколько откровенно льстивых посвящений в единственной надежде на, по сути, подачку. Явно финансовая несостоятельность едва ли способствовала укреплению уверенности. Нет, не принципов – в этом он был натурой цельной, можно сказать – несгибаемой. Поведения. Ведь дошло до совершеннейшего безобразия: он отказал в крове и покровительству человеку, которого называл прежде своим учеником. Отказал из-за т.н. общественного мнения.
Триумф Эразма – в провозглашении гуманизма если не новой религией, то новым содержанием умонастроений той эпохи. Гуманизм – его кредо и знамя, он последователен и тверд. Он негодует против любых войн, он против любых смут, от которых лишь одни страдания. Его отношения с Лютером – от единомыслия до проклятий – символ кризиса и трагедии его эпохи, кризиса абстрактного гуманизма и, выразимся более современным термином, абстрактного же пацифизма.
Уклоняющийся от любой конфрантационности, Эразм тверд в своей главной вере – вере в разум и божественное начало в человеке (Лютер же, напротив, всегда говорил: «Для меня в человеке ближе человеческое, чем божественное»). Цвейц пишет: «Мудрый, он знает: суть всех страстей в том и состоит, что они рано или поздно выдыхаются. Всякий фанатизм, в конце концов, загоняет сам себя в угол - в этом его судьба. Разум же, вечный и терпеливый в своем спокойствии разум, может ждать и не отступаться. Порой, когда другие неистовствуют в упоении, он вынужден умолкнуть и онеметь. Но время его приходит вновь - оно приходит всегда».
Эрамз свой выбор сделал, и не нам судить его. Выбор его – тишь кабинета, он – «человек литеры», но не улицы и борьбы. Буря той эпохи, эпохи Великой реформации, вынесла его на задворки Истории. Забытый Эразм. Абстрактный гуманист. Десятки пылящихся на полках томов его работ. И маленькая книжонка, сделавшего его бессмертным. Кто напишет более причудливую судьбу?
Книга – на любителя. Из подборки «100 книг, которые нужно прочесть прежде, чем…»

Гуманист, человек обширнейших знаний, он любит мир именно за его многообразие, противоречия мира его не пугают. Он никогда не подчеркивает эти противоречия, что свойственно фанатикам и систематикам-классификаторам, пытающимся все величины привести к общему знаменателю, все цветы расположить по форме и цвету; гуманист оценивает противоположности не как враждебность и ищет высокую, человечную общность во всем, казалось бы, несовместимом

[Об Эразме] ...Может быть, и не гений, но чрезвычайно эрудированный человек, сердце которого не отличалось пьянящей добротой, но было полно честной доброжелательностью.


















Другие издания
