The Most Secret Memory of Men

Каждая книга, изданная писателем, — не более чем сумма тех, которые он уничтожил на пути к ней, либо компенсация за те, от написания которых он воздержался.

Мир вызывал у меня неодолимую жажду. Мне хотелось сжать его и высосать до последней капли.

Меня преследует мысль о том, что чувствует человек в последние минуты жизни. Ведь только тогда можно подвести итоги, по-настоящему раскаяться, искренне исповедаться, взглянуть на себя беспристрастно. Жизнь принадлежит нам только в тот момент, когда она ускользает от нас.

Помню ее промокшие волосы, оставлявшие влажные следы на ее и моем лице, когда мы разняли любовь на сверкающие фрагменты, и они сжали нас, как кольца сжимают планету.

Я не сумел бы объяснить ей, что некая таинственная алхимия в определенный момент превращает плотскую любовь в трагический обет. Два тела говорят друг с другом, понимают друг друга, узнают друг друга, а затем, сами того не желая, даже не отдавая себе в этом отчета, без слов клянутся друг другу в верности. Но поскольку на свете нет ничего более несправедливого, чем любовь, случается, что только одно из тел приносит этот нерушимый обет.

В квартире воцарилась ужасающая, гнетущая пустота мира, только что оставленного Богом.

— Женщины порой прощают того, кто подстроил удобный случай, но того, кто его упустил, — никогда.
— Кто это сказал? Рокко Сиффреди?
— Нет.
— Роберт Мугабе?
— Нет.
— Знаю: Доминик Стросс-Кан!
— Хорошая попытка. Но ты не угадал. Талейран.

Вначале мы отдались гальваническим встряскам молодой ночи, зеленой, как плод манго; затем все смягчилось; луна созрела и готова была упасть с неба; мы повисли в вялых объятиях тягучих часов, предварявших изумительные сны, которые можно увидеть, только бодрствуя.

Изгнанника постоянно мучит географическая разлука, удаленность в пространстве. Но фундамент его одиночества закладывает главным образом время; он обвиняет километры, а на самом деле его убивают дни.

Мы так много говорим о литературе потому, что не умеем ее создавать.