Вот идет Мессия!..

«Давным-давно, на исходе прошлого тысячелетия, я переступила порог – жизненный, судьбинный: уехала в другую страну, оказавшись, как Робинзон Крузо, на острове иной жизни. И принялась его обживать – сурово, мужественно и отчаянно; временами – растерянно. Остров назывался Израиль. Жизнь вокруг творилась какая-то дикая: смешная и муторная, героическая и восхитительная разом; объяснить ее, как-то растолковать людям посторонним… казалось совершенно невозможным. Можно было только описать ее скрупул...

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,1

485 оценок

5
39%
4
39%
3
17%
2
4%
1
1%

Ваша оценка

Прочитали 568Хотят прочитать 258

Рецензии

Аноним30 марта 2024 г.
Большая алия и Иерусалимский синдром.
Первый роман Рубиной, который написан уже в Израиле.
Большая алия – переселение евреев из СССР, потом СНГ в Израиль. Писательница Р является частью этой волны, захлестнувшей святую землю. И это произведение – роман взросления… автора.
Основное действие происходит в середине 90-х годов XX века и начинается со столкновения боевиков «Хизбалла» с израильскими солдатами. Но это фон, на котором живут репатрианты: «жидовские морды» в СССР, и они же «русские свиньи» в Израиле.
В плане работы не по профессии с репатриантами происходило ровно тоже, что и в России с российским народом, но, может быть, всё-таки помягче.

«Семины литературные передачи шли на Россию, а значит, их никто не слушал».
Постепенно автор «отлепляется» от советского народа и осознаёт себя частью народа еврейского. Пытается его понять и отождествить с собой.

«не стоит, мол, лезть в чужую синагогу со своим протухшим интернационализмом».
Противостояние с арабами здесь играет не последнюю роль. Сознательный человек должен понимать, что каждый более-менее заметный конфликт на этой планете всегда является картой в чьей-то колоде. И игроки их используют, чтобы выиграть партию, а иногда, чтобы выиграть, они эти карты создают.

«как же, мол, дорогие бывшие соотечественники, некрасиво получается у вас с арабским родственным народом?..»
Эта тема просто как больная мозоль. Проблема не решится фактом создания палестинского государства. Это столкновение религий, как человеческих образований. Это слабость человеческих существ, участвующих в конфликте, потому что они не способны разорвать на себе кольцо зла, а внешним силам того и надо.

«1. Храм Гроба Господня – величайшая святыня христиан; 2. Западная Стена Храма – величайшая святыня иудеев; 3. Мечеть Омара – величайшая святыня мусульман. Если пояснить (для неместных), что все три святыни громоздятся чуть ли не друг на друге, можно было бы догадаться, что не поделили три эти великие конфессии – всего-навсего Бога».
Потрясающее свойство представителей большей части еврейского народа изъясняться создаёт порой параллельную реальность, в которой всё не совсем то, чем кажется.

«файл со статьей Каца открылся на экране компьютера,
– «Киргизы – потерянное колено Израилево».
– Как! Ведь в прошлый раз он доказывал, что японцы – потерянные колена».
Фирменный юмор автора здесь часто горек. Почему-то не смешно, хотя автор явно старалась, и от этого осознания ещё грустнее. Есть ли реальность в Израиле?
Жизнь, к которой привыкаешь, как ко всему. Постоянное соседство с арабами-мусульманами, террористы, вероятность прилёта камня в машину, проезжая арабскую деревню. Ощущение, что весь Израиль– репатрианты.

«– Как – ушел? – удивился Сашка. – У меня ж его паспорт.
Араб уже с большим интересом смерил его взглядом и тихо спросил без малейшей иронии:
– Адони, может, у тебя и жена одна?»
Кажется, у всех людей, живущих на побережье тёплых морей не сильно заметно желание работать. Наверное, это защитная реакция на жару, чтоб не перегреться.

«Они профукают страну, и в ожидании царя-батюшки, Машиаха своего, прожуют ее и запьют пивом».
Несмотря на кажущиеся противоречия, это очень юдофильный роман. Но он и должен быть таким, ведь автор гражданка Израиля и живёт там, и действие происходит там же.
Машиаха (Мессию) здесь ждут все и всегда. И если репатрианты могут над этим шутить, то считающие себя местными – никогда. Отсюда и периодическое появление различных Мессий, с различной степенью достоверности. Можно предположить, что на этом фоне появление настоящего Машиаха можно и не заметить. Дальше мысль может продолжить каждый в меру своей «испорченности».

«Впрочем, это слова какого-то романса».
Постепенно начинаешь замечать повторения в жизни некоторых персонажей. Слишком явные для случайных. И в этом есть некоторая бессмысленность такой жизни.
Зяма – бывшая музыкантша, пианистка. Теперь редактирует приложение к газете.
Известная писательница N (или Р), перебивается случайными заработками.
Судя по тексту, писалось тяжело. Буксование почти напрямую отразилось в тексте. Это похоже на поиск формы.
Персонажи не просто релоканты, как сейчас пишут (русских слов-то найти не могут). Ещё живы ветераны Второй Мировой и узники концлагерей. Хотя, по словам одного из персонажей, в концлагерях тех никто не выжил, даже если и кажется на первый взгляд обратное.

«праздник Хануки, горящие свечи и сидящих за столом людей, и трех парней в солдатской форме – на праздники семьи разбирали солдат по домам».
Порой похоже на концентрат национализма, но как это применить к алие? Это везде. Отличие соседей с одного подъезда от другого. Родители передают свою ненависть детям и так по кругу. Пока не найдётся кто-нибудь достаточно сильный, чтобы разорвать этот круг. Таких людей становится всё больше.

«Безумие этого инфантильного общества… Безмозглость этого инфантильного мира».
Каждый выбирает матрицу себе по плечу. Или не выбирает.
Внезапно в ткань романа врывается магический реализм, так, что слышен треск. Но персонажи его не слышат. Мозг придумывает оправдания любым несуразностям. Ангел-Рая наверняка приложила свои крылья и к этой книге.

«он был гибким человеком, и как всякий еврей, разделял заработок и несгибаемые принципы истинной веры».
Книга полна острых, задорных и метких оборотов. А также суммирует общую неприязнь к репатриантам.

«Жертва. Невинная искупительная жертва».
Как по-иудейски...коварно. Приносится жертва, чтобы книга удалась. Жертва кому? Не продала ли знаменитая писательница N душу?

«– Вот ответь мне как профессионал – это патология?
– Нет, – сказал он. – Это куриные мозги».
И снова уютненькие диалоги и посиделки, перемежающиеся стрельбой и битьём окон.

«Кому интересны все эти еврейские радости на русском языке…»
Они всё там же и всё так же ждут.
Читать далее
58
608
Аноним26 ноября 2018 г.
Дина Рубина очень хороша, но начинать знакомство с автором с этого романа я бы не рекомендовала.
Эта книга как-то выбивается из её творчества. Хотя вроде бы всё знакомо: еврейский вопрос, русско-еврейская диаспора в Израиле, жизнь во всех её проявлениях, яркие характеры, журналистика, религия и так далее. Далеко не новые темы, в том числе и для автора. Но вот есть одно "но".
Странный это роман. И романом-то называть его странно. Практически без сюжета. Очень отрывисто и резко. Обрывочно. Но при этом, совершенно не поверхностно, а очень даже глубоко. Как-то в этих коротких, едких, иногда даже злых зарисовках, Рубиной удалось передать характерную особенность своего народа: надрыв, стремление к своим истокам и горькая тоска и одиночество на исторической родине.
Или мне так показалось?
Я слушала роман в исполнении самой Дины Ильиничны. Мне очень понравилось! Но есть у неё гораздо более достойные и значимые книги.
Читать далее
58
2,7K
Аноним1 октября 2013 г.
Читать эту книгу временми сложно. Она глубоко иерусалимская, эмигрантская, с легкой безуминкой этих мест и людей. Конечно, она еще и общечеловеческая, но это всего лишь - или аж - признак высококлассной прозы, а не ее специфический привкус.
Итак, это было непросто. Скажу сразу, я тот самый оголтелый турист, пробежавший два раза по маршруту универсальных святынь Небесного града, и мне было непросто, но очень любопытно попытаться прожить этот город в шкуре местного жителя. Деревянеть шеей, каждый день проезжая через гнездо террористов к себе домой. Слушать бесконечные сионистско-антисемитские вопли истинных патриотов. Наконец просто - истекать от жары под его солнцем, нещадно палящем через разряженный воздух.
Рубина в этот раз делала со мной то же самое, что и раньше: вытаскивала душу и разум и подселяла в своих героев. Никакой безвкусной фантастики пришлельцев: всего лишь безмерный писательский талант. Но в этот раз было чуть-чуть сложнее улечься с краюшка сознания и восторженно наблюдать, смакуя едкие детали, подмеченные автором: сказалось видимо яркое желание сравнить со своими воспоминаниями о городе, жителях, нации, улочках, говоре, жизни...
Чтобы понятнее был мой пиетет перед этой, лоскутной, а может даже рваной книгой, следует отдельно упомянуть о том, что я - юдофил. Конечно не тот карикатурный Юрик, которого Рубина искусно вплела в роман, и, хоть и с долей симпатии, но довольно высокомерно высмеяла. Нет, я не фанатик, не знаток истории избранного народа, и уж тем паче не стремлюсь попасть в их ряды. Но как-то инстинктивно сочувствую и необъяснимо симпатизирую. И любовь, с которой Рубина высмеивает свой народ, особенно его многочисленную советскую часть - эта любовь не могла не тронуть сердце.
Чем ближе история к финалу, тем больше в ней саркастических, сказочно-сюрреалистичных, анектодичных историй. И я бы ни за что не поверила в татуированного пьяного Машиаха, открывающего мановением руки амбарный замок, близнецов-пиротехников, которые совсем не близнецы, в лотерейный билет, который бросает с вершины надежды в успокоительную любовь к сыну-оболтусу... я бы не поверила в весь этот сюр, если бы не абсолютно достостоверный козел, который встречал утром у дверей квартиры мою израильскую подругу...
Но почему-то пронзительнее всего почти всегда оказывается трагическое. И над всеми этим сюром, шумом, криком, светом и цветом бестолковой жизни репатриантов именно финальные главы звучат мощнее всего. Но не надрывно, не тоскливо, а может быть даже умиротворенно.
Читать далее
55
1K

Все рецензии

Цитаты

Аноним3 мая 2013 г.
– Ты знаешь, – сказала Зяма, вдруг вспомнив, – мне мой дед всегда на все даты упрямо дарил золотые вещи – кольца, цепочки. А я не люблю золото, я люблю медь, кожу, черненое серебро. И я страшно злилась на него – зачем ты даришь такие дорогие украшения, когда я их все равно не ношу! На восемнадцатилетие я выпрашивала у него джинсы, тогда они только в моду входили. Что ты думаешь? – торжественно преподносит в коробочке на черном бархате золотые серьги с сапфиром. А я сапфир терпеть не могу. Я говорю – деда, ты что – издеваешься? Тогда он мне говорит: мамэлэ, ты принадлежишь к такому народу, что в любую минуту должна быть готова подкупить охранника в гетто.
– Твой дед был умницей. Он много пережил?
Читать далее
10
868
Аноним23 мая 2011 г.
Земную жизнь пройдя до половины, приходишь к мысли, что нет ничего точнее, больнее и правдивей банальностей.
9
812
Аноним18 декабря 2017 г.
У евреев запрещено называть новорожденного в честь еще живущего человека. Считается, что этим ты как бы намекаешь живому, что ему уже есть какая-никакая замена поновее и он может быть свободен от занимаемого на земле места.
7
329