Лев

- С говядиной! Ты же не из этих? Мясо ешь? Если нет, я могу…
- Ем, - перебил Лев, радуясь, что он хоть в чём-то «не из этих».

Он понял: худшее в горе — это забывать, что Юра умер, а потом вспоминать снова.

В её взгляде мелькнуло что-то странное – что-то, что Лев распознал как страх, как тревогу. Как будто она ему поверила: там, внутри Льва, есть, чего бояться.

Уходя, он глянул на себя в зеркало и заметил капли крови на белой рубашке. Отчего-то вспомнил, совершенно не к месту, как отец пристрелил зайца – тогда, на зимней охоте. Как Лёва тогда плакал, глядя, как кровь смешивается со снегом.
Вот и теперь: красное на белом. Только Лев больше не плачет.

У каждого врача своё кладбище.

Нормальность — это асфальтированная дорога: по ней удобно идти, но цветы на ней не растут.

До онкодиспансера Лев добрался к часу, едва успев проскочить мимо регистратуры до того, как тётенька-оденьте-бахилы начнёт кричать: «У нас обед, куда припёрлися!».

Смерть вообще не бывает честной.

Для того, чтобы навести порядок в голове, стоит начать с порядка вокруг себя.

Ему не было грустно. Ему не было горько. Ему было никак. И, наверное, это было хуже всего.