Человек, который смеется. Ган Исландец

Никогда еще не проявлялся с такой очевидностью извечный, роковой закон близости великого и смешного: хохот оказывается отзвуком мучительного вопля, пародия движется следом за отчаянием; никогда еще противоречие между кажущимся и действительным не вскрывалось столь, ужасно. Никогда еще более зловещий свет не озарял непроглядной тьмы человеческой души.

Вершители народных судеб всегда рады позабавиться. Насмехаясь, они мстят за свою вынужденную чопорность. Смех королей похож на смех богов, в нем всегда есть нечто жестокое.

Служанка у распутника – все равно что хлеб на столе. Не желаю искушений. Не по возрасту это мне. Старческая любовь - постыдна.

Гордость – ахиллесова пята всех героев. Его полюбили именно за его безобразие. Он сознавал себя существом сверхчеловеческим и благодаря еще невиданному уродству – равным божеству. Ужасное ослепление.

Рассеявшиеся мечты, как и рассеявшийся туман, не оставляют следов, и после того, как туча пронеслась мимо, любовь в душе испытывает не больше ущерба, чем солнце в небе.

Наша память нередко бывает прикрыта лишь тончайшей пеленой забвения, сквозь которую в нужную минуту нам удается разглядеть то, что погребено под нею.

Толпа чутьем угадывает донос и принимает сторону жертвы. Быть предметом травли – значит вызывать сочувствие. Народ инстинктивно берет под защиту все, на что направлен угрожающий перст власти. Жертва доноса – запретный плод и от этого лишь кажется милее.

Многие нашли бы его поведение безрассудным, но юные сердца действуют по зову добра или зла, а не по расчету. Впрочем, кто в этом мире, где осторожность так жестока, а мудрость столь иронична, станет отрицать, что ‚великодушие равносильно безумию? Все относительно на этой земле, на все Божья воля, и добродетель воистину была бы безумием, если бы за человеком всегда не стоял Бог.

Если не будет тебя, мир не будет иметь никакого смысла.