Метафоры, которыми мы живем

Хотя вопросы истинности для новых метафор и возникают, наиболее важными проблемами остаются те, которые касаются уместности действий. В большинстве случаев проблему представляет не истинность или ложность метафоры, а вытекающие из нее способы восприятия и следствия, а также санкционируемые ею действия. Во всех сферах жизни (не только в политике или любви) мы определяем реальность на языке метафор, а затем начинаем действовать в соответствии с ними. Мы выводим следствия, определяем цели, принимаем обязательства, реализуем планы — и все это на основе частичного структурирования опыта, осознанно или неосознанно осуществляемого нами с помощью метафор.

... метафора высвечивает одни свойства и в то же время скрывает другие. Например, понятие ПРОИЗВЕДЕНИЕ в выражениях COLLABORATIVE WORK 'СОВМЕСТНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ' И WORK OF ART 'ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА' выдвигает на передний план активную сторону любви. Это требует маскировки тех аспектов любви, которые рассматриваются как пассивные. Между тем, с точки зрения нашей конвенциональной понятийной системы эмоциональные стороны любви фактически почти никогда не рассматриваются как поддающиеся контролю со стороны любящих. Даже в метафорах LOVE IS А JOURNEY/ЛЮБОВЬ — ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ любовные отношения представляют как средство передвижения, которое не находится под активным контролем любящей пары, так как оно может сбиться с пути, или потерпеть крушение, или вообще никуда не двигаться. В метафоре LOVE IS MADNESS/ЛЮБОВЬ — ЭТО БЕЗУМИЕ (I'm crazy about her 'Я без ума от нее', She's driving me wild 'Она сводит меня с ума') отражено представление о полном отсутствии контроля в любви. В метафоре LOVE IS HEALTH/ЛЮБОВЬ — ЭТО ЗДОРОВЬЕ, в которой любовная связь рассматривается как своего рода пациент (It's a healthy relationship 'Это здоровая связь', It's a sick relationship 'Это нездоровая связь', Their relationship is reviving 'Их связь возрождается'), присущая нашей культуре пассивность по отношению к здоровью переносится на любовь.

Например, сентенциальное отрицание типа not «не» отрицает предикат, как в предложениях типа

John won't leave until tomorrow.
Джон не уедет до завтра.

Форма n't «не» влияет на отрицание предиката leave.
В английском языке есть правило, иногда называемое передвижением отрицания, которое переносит отрицание от глагола, который оно логически отрицает; например:

Mary doesn't think he'll leave until tommorow.
Мери не думает, что он уедет до завтра.

Здесь n't «не», скорее, логически отрицает leave 'уезжать', чем think 'думать'. У этого предложения приблизительно такой же смысл, как и у фразы

Mary thinks he won't leave until tomorrow.
Мери думает, что он не уедет до завтра.

за тем исключением, что в первом предложении, где отрицание стоит ДАЛЬШЕ (FURTHER AWAY) от leave 'уезжать', отрицание СЛАБЕЕ. Во втором предложении, где отрицание БЛИЖЕ, отрицание СИЛЬНЕЕ.

Карл Циммер (в личной беседе) заметил, что тот же принцип лежит в основе семантических различий между такими формами, как

Harry is not happy.
Гарри не счастлив.

versus

Harry is unhappy.
Гарри несчастлив.

Отрицательный префикс un-/не- ближе к прилагательному happy 'счастлив', чем отдельно стоящее слово not/не. Отрицание более сильно в предложении Harry is unhappy, чем во фразе Harry is not happy. Unhappy значит sad 'печален', a not happy 'не счастлив' может быть интерпретировано в нейтральном смысле — ни счастлив, ни печален, а где-то посередине.
Это типичное различие между словами-отрицаниями и отрицательными аффиксами в английском и других языках.

Если имеющееся вместилище маленькое, то ожидается, что его содержимое также незначительно. Если имеющееся вместилище большое, то обычно ожидается, что и его содержимое велико. Применяя это к метафоре КАНАЛА СВЯЗИ, мы получаем искомый принцип:

MORE OF FORM IS MORE OF CONTENT.
ЧЕМ БОЛЬШЕ ФОРМЫ - ТЕМ БОЛЬШЕ СОДЕРЖАНИЯ.

Как будет показано, это очень общий принцип, который, как кажется, часто встречается в языках мира, и этому есть естественные объяснения. Хотя метафора КАНАЛА СВЯЗИ распространена достаточно широко, мы не знаем, универсальна ли она. Можно, однако, ожидать, что какая-то метафорическая ориентация языковых форм в пространстве есть в любом языке и, каковы бы ни были детали этого, неудивительно, если такие соответствия по количеству будут обнаружены.

Пример принципа ЧЕМ БОЛЬШЕ ФОРМЫ — ТЕМ БОЛЬШЕ
СОДЕРЖАНИЯ в английском языке — это итерация:

Не ran and ran and ran and ran.
Он бежал, бежал, бежал, бежал.

которая указывает на более долгий (больший) процесс бега, чем просто

Не ran.
Он бежал.

Аналогично фраза

Не is very very very tall.
Он очень-очень-очень высокий.

указывает, что он выше, чем в предложении

Не is very tall.
Он очень высокий.

Тот же эффект может иметь удлинение гласной. Высказывание

Не is bi-i-i-i-ig!
Он та-а-а-акой высокий!

указывает, что он выше, чем когда вы говорите просто

Не is big.
Он высокий.

Такие примеры, как the foot of the mountain, идиосинкретичны, несистемны и изолированы. Они не взаимодействуют с другими метафорами, не играют существенной роли в концептуальной системе человека, а потому не являются метафорами, которыми мы живем. Существование изолированных метафор проявляется только в том, что они могут быть расширены в субкультурах, а их неиспользованные части служат основой для новых метафор, представляющих, впрочем, относительный интерес. Если какие-либо метафорические выражения заслуживают названия «мертвых» (dead), так это они, хотя изолированные метафоры и подают признаки жизни, в том смысле, что их частично можно понять в рамках таких маргинальных метафорических концептов, как ГОРА — ЭТО ЧЕЛОВЕК.

Необходимо отличать эти изолированные случаи использования метафор, выпадающие из системы, от метафорических выражений системного характера, которые мы обсуждали. Такие выражения, как wasting time 'пустая трата времени', attacking positions 'атака позиций', going our separate ways 'идти своей дорогой' и т. п., представляют собой отражение метафорических понятий системного типа, которые структурируют нашу деятельность и мышление. Они «живы» в наиболее фундаментальном смысле: это и есть те метафоры, которыми мы живем. То, что они конвенциональны и фиксированы в словарном составе английского языка, не делает их менее живыми.

Для большинства людей метафора является инструментом поэтического воображения и риторических излишеств — частью какого-то особенного, а не повседневного языка. Более того, метафора обычно рассматривается как собственно языковая характеристика, связанная скорее со словами, чем с мышлением и деятельностью. По этой причине множество людей считает, что они прекрасно обходятся без метафор. Вопреки этому мнению мы обнаружили, что метафора пронизывает нашу повседневную жизнь, причем не только язык, но и мышление и деятельность. Наша обыденная понятийная система, в рамках которой мы думаем и действуем, по сути своей метафорична.

В дальнейшем тезис об «однонаправленности», выдвинутый в когнитивной теории метафоры, вызвал множество критических откликов. И действительно, противоречащие примеры очевидны. Например, в русском политическом дискурсе концептуализация политика как члена семьи в метафоре РОДСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ вряд ли отвечает тезису об «однонаправленности», ср. метафоры типа идеи дедушки Ленина, отец народов, Горбачев — дитя партийного аппарата, крестный отец перестройки. Вряд ли, например, концепт ДЕДУШКА более конкретен, чем концепт ЛЕНИН. Есть и другие типы метафор, которые явно противоречат тезису об однонаправленности: метафора ЛИТЕРАТУРЫ (ЛИТЕРАТУРНЫХ персонажей), метафора сверхъестественного существа, метафора ИСТОРИИ и др.

Следы метафорической проекции обнаруживаются на уровне семантики предложения и текста в виде метафорических следствий. Например, метафора НАРОД/ОБЩЕСТВО [цель] — ЭТО СТАДО [источник] в выражениях типа мы вновь являемся лишь бессловесным стадом для губительных игр «верхов» обращает внимание адресата на идею «несамостоятельности, пассивности», которая является частью когнитивной структуры (фрейма) «стада»: знания о мире говорят нам, что стадо животных (например, коров — как прототипический вариант для европейской культуры) управляется пастухом.