Истории обыкновенного безумия

— не расстраивайся, — говорю я, — может, у нее все трусики засраны.

— но такие я и люблю.

— любишь их нюхать?

— конечно.

— тогда извини, вечерок для тебя не самый удачный.

подбегает еврей.

— поехали в аптеку Шваба! — орет он.

— ради бога, не надо, — говорю я, мы садимся в машину, и немец, естественно, вновь доказывает, что умеет возить нас рядом со смертью, потом мы уже не в горах.

все в Лос-Анджелесе этим занимаются: точно у них шило в жопе, носятся за тем, чего нет и в помине, в сущности, это страх перед самим собой, в сущности, это страх одиночества, я же испытываю страх перед толпой, толпой людей с шилом в жопе; людей, которые читают Нормана Мейлера, ходят на бейсбол, подстригают и поливают газоны и копаются с совочком в саду.

немец едет к Швабу, ему хочется нюхать.

воцаряется тишина, и проблема повисает в воздухе, тем временем вонючие притоны заполняются разочарованными и отверженными; бедняки умирают в богадельнях от нехватки врачей; тюрьмы так переполнены оступившимися и заблудшими, что не хватает коек, и заключенные вынуждены спать на полу, приносить утешение — значит совершать милосердный поступок, действие коего длится недолго, и сумасшедшие дома набиты битком, потому что общество играет людьми, как пешками…
чертовски приятно быть интеллектуалом или писателем и наблюдать за всеми этими мелочами, пока САМОГО не прихватит за жопу, вся беда интеллектуалов и писателей в том, что они ни черта не чувствуют, кроме собственного комфорта или собственной боли, что, в общем-то, нормально, но гнусно.

Господи, совсем немного осталось до 1984-го, помню, когда я читал эту книгу, мне казалось, что до Китая десять миллионов миль, и вот он уже почти рядом, а я уже почти умер, по крайней мере, готовлюсь – в который раз жую эту сентиментальную жвачку и готовлюсь вывернуть наизнанку душу, темно и дождливо – прибежище смерти: Лос-Анджелес, штат Калифорния, конец дня, пятница, восемь миль до Китая, рис с глазами, блюющие собаки скорби – темно и дождливо, черт подери! – и я вспомнил, что в детстве хотел дожить до двухтысячного года, рассчитывая при этом только на чудо, ведь мой старик каждый день бил меня смертным боем, а я мечтал дожить до восьмидесяти и встретить двухтысячный год; теперь, когда все бьет меня смертным боем, у меня пропало это желание – есть лишь нынешний день, ВОЙНА, темень и дождь, не пей, старина, не сорвись.

Нынче развелось множество общественных комментаторов с низким уровнем умственного развития. Так зачем же мне вносить ещё и своё высокоинтеллектуальное брюзжание? Все мы вдоволь наслушались старух, которые говорят: «ах, какой УЖАС, до чего доводит себя молодёжь – все эти наркотики и прочая дрянь! По–моему, это просто кошмар!» – а потом вы смотрите на старую каргу: ни глаз, ни зубов, ни мозгов, ни души, ни жопы, ни рта, ни юмора, ни движения – ничего, сплошное бревно, и вы удивляетесь, до чего довели ЕЁ чай с домашним печеньем, церковь и дом на углу.