Ваша оценка«…Позвольте рассказать жизнь мою; времени повесть эта отнимет у вас немного, а знать её – надобно вам.
Я – крапивник, подкидыш, незаконный человек; кем рождён – неизвестно, а подброшен был в экономию господина Лосева, в селе Сокольем, Красноглинского уезда. Положила меня мать моя – или кто другой – в парк господский, на ступени часовенки, где схоронена была старая барыня Лосева, а найден я был Данилой Вяловым, садовником. Пришёл он рано утром в парк и видит: у двери часовни дитя шевелится, в ...
Жанры
Рейтинг LiveLib
4,0
68 оценок
- 543%
- 429%
- 324%
- 23%
- 11%
Ваша оценкаПрочитали 85Хотят прочитать 76
Рецензии
Аноним6 декабря 2021 г.Диссонанс общественной жизни
Читать далее"Каждая его книга — рецепт: как вылечить русских людей от русских болячек."
К.И. Чуковский
Перед нами очередной рецепт от Горького, история болезни и способ лечения народа, который в тот момент казался ему оптимальным. На примере главного героя писатель показывает, как сложно было бедному человеку сохранить нравственную чистоту, не оступиться, не совершить аморальных поступков, желая удержать свое счастье, и как трудно не разувериться в справедливом, добром Боге, если постоянно сталкиваешься с несчастьями как своими, так и других бедняков, а также обманом и злобой тех, кто, по идее, должен был нести утешение, служить примером праведной жизни. Автор описывает, как быстро может скатиться в глубокую яму человек без опоры, без веры и как непросто было его герою найти правильный путь и наставников, чтобы вновь обрести смысл существования. Горький, с одной стороны, показывает жизнь разных групп населения, хотя и весьма поверхностно: тут встречаются крестьяне, монахи, странники-паломники и рабочие заводов, с другой стороны, дает яркие портреты отдельных персонажей, так что вырисовывается весьма объёмная панорама жизни простого люда. В книге множество картин несчастий, пороков, бесплодных исканий, но автор предлагает выход из этой ситуации, так что повествование заканчивается на весьма оптимистичной ноте.
История вышла достаточно спорная, читаешь и гадаешь, что из описанного автором правда, а что художественное сгущение красок или преувеличение, отражение его надежд, вера в путь, ведущий к счастью людей. И вновь хочется согласиться с рассуждениями Чуковского и отметить, что тут тоже весьма «лубочные мысли», но все же Горький ставит перед читателями важные, сложные вопросы, поэтому следить за его рассуждениями интересно, даже если и не можешь принять их полностью.
Вот, например, моменты, которые вызвали у меня некий диссонанс:отчего весьма верующий молодой человек, самолично, ради своей выгоды, отступивший от праведной жизни, стал винить в этом Бога? Откуда такая резкая перемена – то он почти праведник, а то его стало штормить, будто бы и не было никакой веры прежде? Почему поиски ответов среди монахов, церковных служащих не принесли никаких результатов? Как-то плохо верится, что не было ни одного достойного представителя православия, который мог бы стать наставником для того, кто изначально воспитывался верующим человеком. Почему герой не примкнул ни к одному сектантскому сообществу, ведь в то время было множество разных течений, может, среди них Матвей и нашел бы свой «угол». Ну и к образам рабочих, конечно же, возникает некое недоверие, уж слишком благостными их описал автор, как будто не замечая, что и в этой среде есть такие же «мерзости русской жизни», идеализирование этого класса несколько нарушает реализм происходящего.
Да и финал, с чудом, который сотворил народ, конечно, слишком упрощен, хоть и дает надежду, что многое в силах людей, но все же показывает толпу как неразумное «стадо», сила которого может стать как благом, так и причиной огромных разрушений.Подводя итог, советую эту повесть всем, кто интересуется творчеством Горького и любителям изучать жизнь народа в дореволюционную эпоху.
— Не дьявольское, но - скотское! Добро и зло - в человеке суть: хочете добра - и есть добро, зла хочете - и будет зло от вас и вам! Бог не понуждает вас на добро и на зло, самовластны вы созданы волею его и свободно творите как злое, так и доброе. Диавол же ваш - нужда и темнота! Доброе суть воистину человеческое, ибо оно - божие, злое же ваше - не дьявольское, но скотское!
Так низвёл я господа с высоты неизречённых красот его на должность защитника малых делишек моих, а бога унизив, и сам опустился до ничтожества
— Лжёшь, собака заблудшая!
И начал он мне угрожать гневом божиим и местью его, - начал говорить тихим голосом; говорит и весь вздрагивает, ряса словно ручьями течёт с него и дымом зелёным вьется. Встаёт господь предо мною грозен и суров, ликом тёмен, сердцем - гневен, милосердием скуп и жестокостью подобен иегове, богу древлему.
Я и говорю протопопу:
— Сами вы в ересь впадаете, - разве это христианский бог? Куда же вы Христа прячете? На что вместо друга и помощника людям только судию над ними ставите?..
Тут он меня за волосья ухватил, дёргает и шепчет, всхлипывая:
— Проклятый, ты кто такой, кто? Тебя надо в полицию представить, в острог, в монастырь, в Сибирь...
Тогда я опомнился. Ясно, что коли человек полицию зовёт бога своего поддержать, стало быть, ни сам он, ни бог его никакой силы не имеют, а тем паче - красоты.
— Славе божией, - говорю ему, - служат ангелы, а не полиция, но ежели вы иначе веруете - поступайте по вере вашей.Вижу также, что обитель хозяйственно поставлена: лесом торгует, земли в аренду мужикам сдаёт, рыбную ловлю на озере; мельницу имеет, огороды, большой плодовый сад; яблоки, ягоды, капусту продаёт. На конюшнях восемнадцать лошадей, братии более полуста, и все - народ крепкий, рабочий, стариков немного, - для парада, для богомольцев едва хватает. Монахи и вино пьют и с женщинами усердно путаются; кои помоложе, те на выселки ночами бегают, к старшим женщины ходят в кельи, якобы полы мыть; ну, конечно, богомолками тоже пользуются. Всё это дело не моё, и осуждать я не могу, греха в этом не вижу, но ложь противна.
Множество я видел таких людей. Ночами они ползают перед богом своим, а днём безжалостно ходят по грудям людей. Низвели бога на должность укрывателя мерзостей своих, подкупают его и торгуются с ним:
— Не забудь, господи, сколько дал я тебе!— Прошлой весной муж на Днепр ушёл, дрова сплавлять, и - пропал! Может - утонул, может - другую жену нашёл, кто знает? Свёкор и свекровь - люди бедные, злые. Двое деток у меня - мальчик да девочка,- чем мне их кормить? Я же работала, переломиться готова была, а нет работы, да и что баба может выработать? Свёкор ругает: "Ты нам с детьми твоими камень на шею, объела ты нас, опила!" А свекровь уговаривает: "Ты же молодая, иди по монастырям, монахи до баб жадные, много денег наберёшь". Не могу я терпеть голода деток, - вот, хожу! Утопить их, что ли? Вот и хожу!
— Бога не вижу и людей не люблю! - говорит. - Какие это люди, если друг другу помочь не могут? Люди! Против сильного - овцы, против слабого волки! Но и волки стаями живут, а люди - все врозь и друг другу враги! Ой, много я видела и вижу, погибнуть бы всем! Родят деток, а растить не могут хорошо это? Я вот - била своих, когда они хлеба просили, била!
Забыли мы, что женщина Христа родила и на Голгофу покорно проводила его; забыли, что она мать всех святых и прекрасных людей прошлого, и в подлой жадности нашей потеряли цену женщине, обращаем её в утеху для себя да в домашнее животное для работы; оттого она и не родит больше спасителей жизни, а только уродцев сеет в ней, плодя слабость нашу.
Ты, миленький, сам сволочь и мерзавец, коли не дурак, - выбирай, что слаще! Ты, мол, пойми: не то важно, как люди на тебя смотрят, а то, как ты сам видишь их. Оттого мы, друг, и кривы и слепы, что всё на людей смотрим, тёмного в них ищем, да в чужой тьме и гасим свой свет. А ты своим светом освети чужую тьму - и всё тебе будет приятно. Не видит человек добра ни в ком, кроме себя, и потому весь мир - горестная пустыня для него
Взглянул на меня этот Марк и, усмехаясь, отвечает:
— Не даст! Он смирный, добрый он..
— Так зачем же ты его обижаешь?
— Да так, - говорит.
И, посвистев, прибавил:
— Смирный он!
— Ну, так что? - спрашиваю.
— А для чего же смирные-то живут?
Сказал он это удивительно спокойно - видимо, человек уже в двенадцать лет уверен был, что смирные люди даны для обид.Народ на заводе - по недугу мне: всё этакие резкие люди, смелые, и хотя матерщинники, похабники и часто пьяницы, но свободный, бесстрашный народ. Не похож он на странников и холопов земли, которые обижали меня своей робостью, растерянной душой, безнадёжной печалью, мелкой жуликоватостью в делах с богом и промеж себя.
Нравятся тебе божий угодники?
— Не знаю... Пантелеймон - нравится, Егорий тоже. Со змием дрался. Не знаю я - какая людям радость, коли десятеро из них святы стали?
Растёт Костя на моих глазах.
— Ежели, - говорит, - царская или богатого дочь во Христа поверит, да замучают её - ведь ни царь, ни богач добрее к людям от этого не бывали. В житиях не сказано, что исправлялись цари-то, мучители!75664
Аноним19 августа 2015 г.Читать далееВ рецензии имеются спойлеры, котрые ну ничуть не испортят книгу, так как сюжет у Горького - вещь последняя, погоды не делающая.
----------------------------------------------------------------------------------------------------Новой гордости научило меня мое Я, которой учу я людей: не прятать больше головы в песок небесных вещей, а гордо держать ее, земную голову, которая создает смысл земли!*
Я бы выучила это наизусть, да где взять столько памяти. Книга - просто сумасшедше красивая. Она такая: звенящая, поющая, плачущая, скрежещущая зубами от злобы и бессилия, сострадательная, вольная, гордая. (да знаю, что книга выглядит в моем описании монстром слезливым-зубастым, но Горький- гений, умеет каким-то образом делать книгу живой, говорящей, не монстрообразной, а невероятно красивой)
Каждая страничка - откровения, оголенные провода электричества, боль человека отчаявшегося, его стремление найти смысл, найти что-то, ради чего вообще стоит жить. Еще - обида на бога. Сомнения: что ж ты, бог, не видишь разве, как люди твои живут? Э-эх.
Он разговаривает с богом, да. Он его чувствует, он рядом с ним с рождения. С того момента, как подкинули младенца к часовенке. Кто он, откуда, какого роду-племени - кто знает? А воспитывал его дьячок Ларион - чудной человек, который, хоть и в церкви православной служил, но был сам как языческий божок, с птицами пел, со всякими букашками хороводился. Да и Матвейку - подкидыша всякими сказками забавлял. Про Бога много рассказывал. Бог у него был добрый, мудрый, не церковный, нет. Выше.
Не стало Лариона, пришлось Матвею самому свой хлеб добывать. Хотел по-честному, да не получилось. "Хочешь жениться на моей Ольге? - спрашивает хозяин, он же отец девушки - зарабатывай. За нищего не отдам." - примерно так. И научил, как можно зарабатывать.
Тяжело Матвею далась эта сделка. Обращается он к богу: ну ты видишь, для благого дела же надо. Женюсь, потом отработаю, отмолю грехи...
Но умерла и жена, и ребенок маленький. И не в себе усомнился Матвей, не себя винит в случившемся. Надо на кого-то ему вину переложить, а на кого еще, кроме Бога, других-то нет. А от чувства собственной вины так невыносимо, что решил повеситься.
Не получилось. Пошел исповедоваться, что в боге усомнился, что верить в него не может, как раньше. Не принимают его исповедь. Гонят взашей, ибо как это язык-то повернулся сказать такое! И пошел тогда Матвей бога искать. Или себя.
И куда только его, нашего героя, не бросало. Везде люди живут. И добрые, и не очень, и в плохом хорошее, и в хорошем - плохое. И у каждого бог - свой. И храм - свой.
Для попа, кое-как исполнявшего службу, храм - его дом, семья. А церковь? Что церковь, работа, не более.
Для протопопа бог - власть. Он именем Бога наказывает, его Бога защищает полиция, государство. Бог протопопов темен, страшен, гневлив, немилосерден, мстителен.
Куда же вы Христа прячете? На что вместо друга и помощника людям только судию над ними ставите?..
Привели нашего героя пути неисповедимые в поисках бога в монастырь. Но и там нет бога. Есть театр для прихожан - зрителей, лицемерие, пьянство, грехи мирские, да только от глаз людских спрятаны они подальше.
Случилось Матвею говорить со старцем-отшельником. В яме тот сидел, во гробу при жизни. От людей подальше, чтоб к богу - поближе. К богу обращался мысленно, а перед собой везде черта видел. Бог далеко, очень далеко от старца, а черт - рядышком. То на печке сидит, то паучком по стенке бегает...
Другой монах учит, что бог - выдумка одна.- Я тебе вот что скажу: существует только человек, всё же прочее есть мнение. Бог же твой - сон твоей души. Знать ты можешь только себя, да и то - не наверное.
И что не найти бога в монастыре.
Что есть монах? Человек, который хочет спрятать от людей мерзость свою, боясь силы её. Или же человек, удручённый слабостью своей и в страхе бегущий мира, дабы мир не пожрал его. Это суть лучшие монахи, интереснейшие, все же другие - просто бесприютные люди, прах земли, мертворождённые дети её.Чувствуешь бога - вот и славно. Другим и этого не дано.
Побрел наш странник дальше. Кто я, что я, есть ли он вообще, бог, кто я без бога? - кто научит, кто подскажет?
Разные люди встречаются на пути. Искренние, хитрые, злые. А загляни чуть глубже, чем видно на первый взгляд:
Этот ноги прохожим моет, страдания человеческие облегчает. А на самом деле - с богом торгуется, подсчитывает добрые дела свои.
Вот злая женщина, ядовитая и колючая. Словом, взглядом ударит каждого. А на самом деле... Нет, не добрейшей души человек. Страшной судьбы. Беспросветной. Мало того, что без будущего... Нечем прокормить ей себя. Нечего ей дать детям. Мучить их такой жизнью или (читайте сами). Страшные судьбы. Стон людской по всем дорогам. Где бог?"Бог умер" - говорит в это время Ницше.
"Бога не было" - говорят дарвинисты.
"Надо создать нового бога" - витает идея в атмосфере.
"- Свято место не должно быть пусто. Там, где бог живет, - место наболевшее. Ежели выпадает он из души, - рана будет в ней - вот! Надо веру новую придумать… надо сотворить бога - друга людям!" - пишет Горький.
Пишет очень красиво. Пишет страшно. И страстно. Горький в "Исповеди" - бунтарь, не созерцатель. Его исповедь выстрадана, строчки - то, что выхожено по многим дорогам, слова - слышанные от многих людей, рожденные от виденного своими глазами. Слова человека, не мирящегося с действительностью, с униженным состоянием всего вокруг, а знающим свое человеческое достоинство. Гордый тем, что он - человек свободный, который сам не хочет быть рабом и к другим обращается: поднимите голову, вспомните о своей гордости.Как обидно, что в свое время (в советское) Горького сделали знаменем революции, убили его чудесные книги школьной программой, бунтарские идеи, которыми зачитываются у Ницше, экспроприировали, национализировали и притянули за уши к Октябрьской социалистической революции.
Выбросьте все, что вам говорили о Горьком в школе, открывайте заново писателя. Вы не поверите, насколько он отличается от того, плакатного "буревестника революции".
"Исповедь" очень советую читать одновременно с книгой Камю "Человек бунтующий" - в таком сочетании раскрывается во всей красоте и Горький, и Камю.
И еще - Ницше. Горький с ним просто поет в один голос. Какими красками заиграли его (Горького) притчи на фоне "Так говорил Заратустра". Почитайте. Приятных открытий.P.S.
— Вы почему не веруете в бога?
— Веры нет, Лев Николаевич.
— Это — неправда. Вы по натуре верующий, и без бога вам нельзя. Это вы скоро почувствуете. А не веруете вы из упрямства, от обиды: не так создан мир, как вам надо.(Из диалога Горького и Льва Толстого)
28698- Я тебе вот что скажу: существует только человек, всё же прочее есть мнение. Бог же твой - сон твоей души. Знать ты можешь только себя, да и то - не наверное.
Аноним18 сентября 2025 г.«Никогда ни вершка не уступай людям, иначе — пропадёшь!»
Читать далееТут одного я боюсь: чтобы как-нибудь ты не подумал,
Что приобщаешься мной к нечестивым ученьям, вступая
На преступлений стезю. Но, напротив, религия больше
И нечестивых сама и преступных деяний рождала.Тит Лукреций Кар. О природе вещей, I век до н. э.
"Исповедь" Максима Горького - коренное произведение, для понимания его жизни до и после присоединения к Владимиру Ленину. Горький был недоволен своим творением, а Ленин его так отругал, что знаменитая переписка о "богостроительстве" и "богоискательстве" на цитаты разошлась и вошла в золотую коллекцию атеистической литературы, как одно из лучших, что было вписано в нее за тысячелетия. Сама история с "богостроительством" в XX веке имеет яркие параллели с Культом Разума Эбера и Культом Верховного Существа Робеспьера, которые, как известно кончились сокрушительным фиаско.
Тем не менее, несмотря на грандиозную ошибку допущенную автором в эпилоге, которая перечёркивает весь труд, всё таки, это произведение - настоящий удар по религиозному дурману. Горький беспощадно разоблачает связь духовной сивухи и эксплуатации человека человеком.
Автор показал религию, как инструмент господства эксплуататоров над эксплуатируемыми. Очень тонко показан процесс очищения сознания от этой сивухи заблуждений, как, постепенно, утверждается простое человеческое достоинство свободного творца своей судьбы, без идеалистических оков и суеверий. Этот переход совершается мучительно, выстрадано и саморефлекторно, в жестоком столкновении с окружающей действительностью идеалов и иллюзий главного героя.
"Где же — я, и что — моё? Кружусь в недоумениях моих, как волчок, и всё быстрее, так, что в ушах у меня шум, тихий вихрь."
Фабула похожа на "Отец Сергий" Льва Толстого и "Фома Гордеев" Максима Горького. При этом ошеломляющее богатство языка, вместе с материалистической подноготной, и утверждение, что человек - мера всех вещей, что человек высшая форма сознающей самое себя материи, всё это делает прочтение данной работы, как нечто чрезвычайно интересное.
От пиетета религиозного и омерзительного фидеизма, к свободе от предрассудков. Это своего рода полемика Горького с Толстовской "Исповедью".
Несколько любопытных заметок:
"Нет, Матвей, кроме денег, ничем судьбу не подкупишь!"
"— Чего ты, — говорит, — Матвей, стесняешься? Женщину понять — как милостыню подать! Здесь каждой бабе ласки хочется, а мужья — люди слабые, усталые, что от них возьмёшь? Ты же парень сильный, красивый, — что тебе стоит бабу приласкать? Да и сам удовольствие получишь..."
"И — началось. В делах я был не глуп, а дерзость всегда большую имел. Начали мы с ним грабить народ, словно в шашки играем, — он сделает ход, а я — ещё злее. Оба молчим, только поглядываем друг на друга, он — со смешком зелёным в глазах, я — со злостью. Одолел меня этот человек, но, и проигравши ему всё, даже в поганом деле не мог я ему уступить. Лён принимая, стал обвешивать, штрафы за потраву утаивал, всячески копейки щипал с мужиков, но денег не считал и в руки не брал, — всё Титову шло; конечно, легче мне от этого не было, и мужикам тоже.
Словом сказать, был я в ту пору как бешеный, в груди холодно; бога вспомню — как обожжёт меня. Не однажды всё-таки упрекал его:— Почто, — мол, — не поддержишь силою твоею падение моё; почто возложил на меня испытание не по разуму мне, али не видишь, господи, погибает душа моя?"
"И начал он мне угрожать гневом божиим и местью его, — начал говорить тихим голосом; говорит и весь вздрагивает, ряса словно ручьями течёт с него и дымом зелёным вьется. Встаёт господь предо мною грозен и суров, ликом — тёмен, сердцем — гневен, милосердием скуп и жестокостью подобен иегове, богу древлему.
Я и говорю протопопу:
— Сами вы в ересь впадаете, — разве это христианский бог? Куда же вы Христа прячете? На что вместо друга и помощника людям только судию над ними ставите?..
Тут он меня за волосья ухватил, дёргает и шепчет, всхлипывая:
— Проклятый, ты кто такой, кто? Тебя надо в поли представить, в острог, в монастырь, в Сибирь...
Тогда я опомнился. Ясно, что коли человек поли зовёт бога своего поддержать, стало быть, ни сам он, ни бог его никакой силы не имеют, а тем паче — красоты.""Странно мне помириться с тем, что такая девица — продажная. Снова спрашиваю её:
— Что же вы это — по нужде?
— Сначала, — говорит, — один красавец обманул, я же назло ему другого завела, да так и заигралась... А теперь, иногда, и из-за хлеба приходится мужчину принять.
Говорит просто, и жалости к себе не слышно в её словах.""— Где здесь божеское? — говорю. — Люди друг на друге сидят, друг у друга кровь сосут, всюду зверская свалка за кусок — где тут божеское? Где доброе и любовь, сила и красота? Пусть молод я, но я не слеп родился, — где Христос, дитя божие? Кто попрал цветы, посеянные чистым сердцем его, кем украдена мудрость его любви?"
"— Видеть Кавказ, — внушает Серафим, — значит видеть истинное лицо земли, на коем — не противореча — сливаются в одну улыбку и снежная чистота души ребёнка и гордая усмешка мудрости дьявольской. Кавказ — проба сил человека: слабый дух подавляется там и трепещет в страхе пред силами земли, сильный же, насыщаясь ещё большей крепостью, становится высок и остр, подобно горе, возносящей алмазную вершину свою во глубину небесных пустынь, а вершина эта — престол молний."
"«Где же правда твоя, господи? Не ею ли играют беззаконники, не её ли попирают сильные в злобном опьянении властью своей? Кто я пред тобой? Беззаконию жертва или страж красоты и правды твоея?»
Вспоминаю уклад жизни монастырской — неприглядно и глумливо встаёт она предо мной. Почему мон — слуги божий? Чем они святее мирян? Знаю я тяжёлую мужицкую жизнь в деревнях: сурово живут мужики! Далеко они от бога: пьют, дерутся, воруют и всяко грешат, но ведь им неведомы пути его, и двигаться к правде нет сил, нет времени у них, — каждый привязан к земле своей и прикован к дому своему крепкой цепью страха перед голодом; что спросить с них? А здесь люди свободно и сыто живут; здесь открыты пред ними мудрые книги, — а кто из них богу служит? Только слабые и бескровные, вроде Гриши, остальным же бог — только защита во грехе и источник лжи.
Вспоминаю злую жадность мон до женщины и все пакости плоти их, коя и скотом не брезгует, лень их и обжорство, и ссоры при дележе братской кружки, когда они злобно каркают друг на друга, словно вороны на кладбище. Рассказывал мне Гриша, что как ни много работают мужики на монастырь этот, а долги их всё растут и растут.
О себе думаю: вот уже давно я маюсь здесь, а что приобрёл душе? Только раны и ссадины. Чем обогатил разум? Только знанием пакости всякой и отвращением к человекам.
А вокруг — тишина. Даже звон колокольный не доходит ко мне, нечем время мерить, нет для меня ни дня, ни ночи, — кто же смеет свет солнца у человека отнимать?
Промозглая темнота давит меня, сгорает в ней душа моя, не освещая мне путей, и плавится, тает дорогая сердцу вера в справедливость, во всеведение божие.""Что есть мон? Человек, который хочет спрятать от людей мерзость свою, боясь силы её. Или же человек, удручённый слабостью своей и в страхе бегущий мира, дабы мир не пожрал его. Это суть лучшие мон, интереснейшие, все же другие — просто бесприютные люди, прах земли, мертворождённые дети её."
"— Помнишь, — говорит, — я тебе книжку давал? Читая её, должен был ты видеть, сколь женщина хитра и лжива и развратна в существе своём!
Странно и противно слышать, когда человек, рождённый женщиной и соками её вспоённый, грязнит, попирает мать свою, отрицая за нею всё, кроме похоти, низводит её до скотины бессмысленной.""Около полудня переехал я через озеро, сел на берегу, смотрю на монастырь, где с лишком два года трудовую лямку тёр.
Размахнул лес зелёные крылья и показывает обитель на груди своей. На пышной зелени ярко вытканы зубчатые белые стены, синие главы старой церкви, золотой купол нового храма, полосы красных крыш; лучисто и призывно горят кресты, а над ними — голубой колокол небес, звонит радостным гомоном весны, и солнце ликует победы свои.
В этой красоте, волнующей душу восторгом живым, спрятались чёрные люди в длинных одеждах и гниют там, проживая пустые дни без любви, без радостей, в бессмысленном труде и в грязи.""Все эти кривые, хромые — снаружи и внутри — самолюбы неестественные! Я, дескать, крив — али там — я-де хром, но вы, люди, не смейте замечать это за мной! Вот и этот таков. Говорит он мне: «Все люди сволочи; видят они, что у меня один глаз, и говорят мне: ты кривой. А потому они — мерзавцы!» Я ему говорю: «Ты, миленький, сам сволочь и мерзавец, коли не дурак, — выбирай, что слаще! Ты, мол, пойми: не то важно, как люди на тебя смотрят, а то, как ты сам видишь их. Оттого мы, друг, и кривы и слепы, что всё на людей смотрим, тёмного в них ищем, да в чужой тьме и гасим свой свет. А ты своим светом освети чужую тьму — и всё тебе будет приятно. Не видит человек добра ни в ком, кроме себя, и потому весь мир — горестная пустыня для него».
Слушаю его, точно заплутавшийся, ночью, в лесу, дальний благовест, и боюсь ошибиться — не сова ли кричит? Понимаю, что много он видел, многое помирил в себе, но кажется мне, отрицает он меня, непонятно шутя надо мною, смеются его молодые глаза. ""Я говорю: «Разве же это человеческая жизнь?» — «Верно, отвечает, — всё надо переделать! Давай-ка, говорит, Пётр Васильев, я тебя буду политической экономии учить!» И — начал. Сначала я не понимал ничего, а потом — сразу уразумел всё это безобразие ежедневное и вечное. Так почти с ума сошёл от радости, — ах вы, сволочь, кричу! Это ведь сразу открывается, наука-то: сначала слышишь одни только новые слова, потом придёт минута такая — всё вдруг сложится и обратится в свет! И эта минута — настоящее рождение человека — удивительна!
Лицо у него стало радостным, глаза мягко улыбаются, кивает стриженой головой и говорит:
— Это тебя ждёт!"
"Марк Лобов, старшего класса ученик, худой, вихрастый и острый парнишка, был великий озорник и всеобщий гонитель: насвистывает тихонько и щиплет, колотит, толкает ребят, словно молодой подпасок овец. Как-то, вижу я, донимает он одного смирного мальчика, и уже скоро заплачет мальчик.
— Марк, — говорю я, — а если он тебе сдачи даст?
Взглянул на меня этот Марк и, усмехаясь, отвечает:
— Не даст! Он смирный, добрый он..
— Так зачем же ты его обижаешь?
— Да так, — говорит.
И, посвистев, прибавил:
— Смирный он!
— Ну, так что? — спрашиваю.
— А для чего же смирные-то живут?
Сказал он это удивительно спокойно — видимо, человек уже в двенадцать лет уверен был, что смирные люди даны для обид.""— Я, — мол, — не потому в мон* пошёл, что сытно есть хотел, а потому, что душа голодна! Жил и вижу: везде работа вечная и голод ежедневный, жульничество и разбой, горе и слёзы, зверство и всякая тьма души. Кем же всё это установлено, где наш справедливый и мудрый бог, видит ли он изначальную, бесконечную муку людей своих?"
"Где смех, там человек; скотина не смеётся."
"Сгустились люди вокруг меня, точно обняли, растит их внимание силу слова моего, даёт ему звук и красоту, тону я в своей речи и — всё забыл; чувствую только, что укрепляюсь на земле и в людях, — поднимают они меня над собой, молча внушая:
«Говори! Говори всю правду, как видишь!»
Конечно, явился полиц****, кричит: «разойдись!», спрашивает, о чём крик, требует паспорт. Народ тихонько тает, как облако на солнце; полиц** интересуется, что я говорил. ""Раньше слова горя и печали пеплом ложились на сердце мне, а теперь, как острая искра, зажигают его, ибо всякое горе ныне — мое горе и недостаток свободы народу утесняет меня.
Нет людям места и времени духовно расти — и это горько, это опасно опередившему их, ибо остается он один впереди, не видят люди его, не могут подкрепить силою своей, и, одинокий, бесполезно истлевает он в огне желаний своих.
Говорю я хох*, зная их ласковый язык:
— Века ходит народ по земле туда и сюда, ищет места, где бы мог свободно приложить силу свою для строения справедливой жизни; века ходите по земле вы, законные хозяева её, — отчего? Кто не даёт места народу, царю земли, на троне его, кто развенчал народ, согнал его с престола и гонит из края в край, творца всех трудов, прекрасного садовника, возрастившего все красоты земли?
Разгораются очи людей, светит из них пробудившаяся человеческая душа, и моё зрение тоже становится широко и чутко: видишь на лице человека вопрос и тотчас отвечаешь на него; видишь недоверие — борешься с ним. Черпаешь силу из открытых перед тобою сердец и этой же силою объединяешь их в одно сердце.
Если, говоря людям, заденешь словом своим общее всем, тайно и глубоко погружённое в душе каждого истинно человеческое, то из глаз людей истекает лучистая сила, насыщает тебя и возносит выше их. Но не думай, что это твоя воля подняла тебя: окрылён ты скрещением в душе твоей всех сил, извне обнявших тебя, крепок силою, кою люди воплотили в тебе на сей час; разойдутся они, разрушится их дух, и снова ты — равен каждому.""Чувствую — пресытился я стонами и скорбью земли, и блекнет дерзость духа моего; становлюсь я угрюм, молчалив, растёт во мне озлобление на всё и на всех. Временами охватывало меня тёмное уныние: по неделям жил я, как сонный или слепой, — ничего не хочется, ничего не вижу. Стал думать: а не бросить ли мне это хождение, да и жить, как все, не загадывая загадок себе, смирно подчиняясь не мною установленному? День для меня тёмен, как и ночь, и одинок я на земле, словно месяц в небе, а осветить ничего не могу. Иной раз как будто отойдёшь в сторону от себя и видишь: вот стоит на распутье здоровый парень, и всем он чужой, ничто ему не нравится, никому он не верит. Зачем он живёт? Почему он отколот от мира?
И охладела душа..."
10158
Цитаты
Аноним15 июня 2013 г.Читать далееИли начинает Серафим о Кавказе говорить – представит нам страну мрачную и прекрасную, место, сказке подобное, где ад и рай обнялись, помирились и красуются, братски равные, гордые величием своим.
– Видеть Кавказ, – внушает Серафим, – значит видеть истинное лицо земли, на коем – не противореча – сливаются в одну улыбку и снежная чистота души ребёнка и гордая усмешка мудрости дьявольской. Кавказ – проба сил человека: слабый дух подавляется там и трепещет в страхе пред силами земли, сильный же, насыщаясь ещё большей крепостью, становится высок и остр, подобно горе, возносящей алмазную вершину свою во глубину небесных пустынь, а вершина эта – престол молний.12715- Аноним10 июня 2013 г.
Помню тоже – спросил я его: почему бог людям мало помогает?
– Не его это дело! – объяснил он мне. – Сам себе помогай, на то тебе разум дан! Бог – для того, чтобы умирать не страшно было, а как жить – это твоё дело!11344 - Аноним10 июня 2013 г.
Слова эти – хорошо помню, как и все его речи, но понимать их в ту пору я, конечно, не мог. Детское только перед старостью понятно, в самые мудрые годы человека.
1179
Подборки с этой книгой
Филфак. Русская литература. Программа 1-3 курса
- 311 книг
Русская классика, которую хочу прочитать
- 541 книга
Исповедь
- 17 книг
Книги близнецы/двойники
- 168 книг
Прочитанное
- 1 009 книг
Другие издания
