Orlando

...когда болезнь чтения проникает в организм, она так его ослабляет, что он становтся легкой добычей для другого недуга, гнездящегося в чернильнице и гноящегося на кончике пера.

<...> хоть и романтик, он чрезвычайно любил порядок и терпеть не мог, когда даже моток ниток валялся на полу, а не то, что череп предка.

...каждая душа, очень возможно, приписана к определенному месту во времени: иные созданы для одного времени, иные для другого...

но как вы заговорите с человеком, когда он вас не видит? когда он видит вместо вас людоедов, например, сатиров, а то и дно морское?

Эти сомнения, составлявшие фундамент его любовного неистовства, были как зыбучие пески под монументом: вдруг оползая, они трясут все сооружение.

Цыгане, с которыми она, совершенно очевидно, имела тайные сношения еще до революции, считали ее почти своей (а эта самая высокая честь, какую может оказать любой народ), темные же ее волосы и смуглость подкрепляли подозрение, что она и родилась цыганкой, в младенчестве была похищена английским герцогом с орехового дерева и увезена в дикую страну, где люди укрываются в домах, ибо до того больны и слабы, что не выносят свежего воздуха.

(тут самое время объяснить, что, когда она его называла по первому слогу первого имени, она бывала в мечтательном, влюбленном, покладистом духе, таком домашнем, разнеженном, томном, будто пахуче полыхают поленья, и вечер, но одеваться еще не пора, и за окном чуть заметная сырость, и листья блестят, но соловей тем не менее, пожалуй, заливается среди азалий, и на дальних мызах лениво перелаиваются собаки, кричит петух, - все это читатель должен вообразить в ее голосе)

Свалиться с мачты, - думала она, - из-за того, что ты увидел женские лодыжки, разряжаться, как Гай Фокс, и расхаживать по улицам, чтобы женщины тобою любовались; отказывать женщине в образовании, чтобы она над тобою не посмеялась; быть рабом ничтожнейшей вертихвостки и в то же время выступать с таким видом, будто ты - венец творения.