Жизнь насекомых

Никогда не учи свинью петь: и время потратишь зря, и свинью рассердишь.

– Банзай! – крикнула простоволосая женщина в халате, появляясь из-за кустов вслед за собакой. - Банзай!
– Банзай! – радостно крикнул Максим в ответ,но то, что он принял за неожиданный и тем более прекрасный духовный резонанс, оказалось недоразумением – женщина не приветствовала его, как он решил в первый момент, а звала собаку. Максим звучно кашлянул в кулак,и подумал, что он всегда ошибается в людях, думая о них слишком хорошо.

Хоть отцу и приходилось иногда стрелять в людей, он был человек незлой души, по природе веселый и отзывчивый.

- И всю жизнь так, мордой о бетон...

• Но все-таки жизнь прекрасна, - с легкой угрозой сказал отец.

Задув три косяка, Максим протянул один Никите, вторым вооружился сам и чиркнул спичкой.

- Хороший, - сказал он, затянувшись два раза, - но все-таки не план Маршалла.

Он снова отпустил усы, но не для того, чтобы слиться с окружающими, которые большей частью тоже были усатыми, а наоборот, чтобы придать своему облику такую же неповторимую индивидуальность, какой обладали они все.

Тяжесть висящей на цепочке гири заставляет часы работать; Луна – такая гиря, Земля – часы, а жизнь – это тиканье шестеренок и пение механической кукушки.

Ладно, насчёт авиации я поверить ещё могу, – сказал он. – Но вот насчёт атомного оружия… Допустим, в сорок седьмом ещё можно было заставить подпрыгнуть два миллиона политзаключенных. Но сейчас-то их у нас нет, а атомное оружие ведь каждый месяц…

Мы с тобою так верили в связь бытия,
но теперь оглянулся я, и удивительно,
до чего ты мне кажешься, юность моя,
по цветам не моей, по чертам недействительной.

Если вдуматься, это как дымка волны
между мной и тобой, между мелью и тонущим;
или вижу столбы и тебя со спины,
как ты прямо в закат на своем полугоночном.

Ты давно уж не я, ты набросок, герой
всякой первой главы, а как долго нам верилось
в непрерывность пути от ложбины сырой
до нагорного вереска.