Преступление и наказание. Том 1

- Да ведь я Божьего промысла знать не могу... И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьёй поставил: кому жить, кому не жить?

Враньё есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами. Соврёшь - до правды дойдёшь! Потому я и человек, что вру. Ни до одной правды не добирались, не соврав наперёд раз четырнадцать, а может, и сто четырнадцать, а это почетно в своем роде; ну, а мы и соврать-то своим умом не умеем!

... враньё всегда простить можно; враньё дело милое, потому что к правде ведёт.

Страданье, великая вещь, в страдании есть идея.

Холод ли, мрак ли, сырость ли, ветер ли, завывавший под окном и качавший деревья, вызвали в нем какую-то упорную фантастическую наклонность и желание, - но ему все стали представляться цветы.

Ха-ха! Зачем же вы меня-то пропустили? Я ведь всего однажды живу, я ведь тоже хочу... эх, эстетическая я вошь, и больше ничего, - прибавил он вдруг, рассмеявшись, как помешанный.

Любопытно, а чего бояться люди больше всего? Нового шага, нового собственного слова они боятся больше всего

Разумихин всю жизнь помнил эту минуту. Горевший и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с каждым мгновением, проницал в его душу, в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними... Какая-то идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятное с обеих сторон... Разумихин побледнел как мертвец.

• Понимаешь теперь?

Спасибо правительствующему сенату! (Порфирий Петрович)

Бедность не порок, это истина, <…> нищета — порок-с