Записки из подполья

Это была мука мученская, беспрерывное невыносимое унижение от мысли, переходившей в беспрерывное и непосредственное ощущение того, что я муха, перед всем этим светом, гадкая, непотребная муха, – всех умнее, всех развитее, всех благороднее, – это уж само собою, – но беспрерывно всем уступающая муха, всеми униженная и всеми оскорбленная. Для чего я набирал на себя эту муку, для чего я ходил на Hевский – не знаю? но меня просто тянуло туда при каждой возможности.

Люди все еще люди, а не фортепианные клавиши.

Вот видите ли: если вместо дворца будет курятник и пойдет дождь, я, может быть, и влезу в курятник, чтоб не замочиться, но все-таки курятника не приму за дворец из благодарности, что он меня от дождя сохранил. Вы смеетесь, вы даже говорите, что в этом случае курятник и хоромы - все равно. Да, - отвечаю я, - если б надо было жить только для того, чтоб не замочиться.

Но хотенье очень часто и даже большею частию совершенно и упрямо разногласит с рассудком…

Мучило меня тогда еще одно обстоятельство: именно то, что на меня никто не похож и я ни на кого не похож.

Давно известно, что неблагоразумие не иначе происходит, как от неблагонравия.

...а вот я так всю жизнь от всякой гниды буду щелчки получать – и это моя черта!

Цинизм, цинизм моих слов придавил ее…

Ведь тот, кого дочь сама полюбит, всегда всех хуже отцу кажется. Это уж так. Много из-за этого в семьях худа бывает.

Я подозревал, что я был ему очень противен, но все таки ходил к нему, не уверенный в том наверно.