Три девятки. 999

В утлом доме сумрачно и сыро,
Только за сиреневым окном
Правит бал судьба - отнюдь, не лира, -
Золотой телец! И что нам в нём?
Что - богатства? В них ли вся отрада?
Жизнь дана, наверное, на то,
Чтобы любоваться старым садом,
Погружаться в детство - в шапито.
Золото - порочно и печально,
И оно звенит - уже прощально.

Мегаполис под сенью деревьев и крыш,
Ты в тревожном отчаянье стонешь и спишь.
Что ты видишь во сне - Барселону, Париж?
Или паперть, где с тощей сумою стоишь?
Ты - богач, ты - бедняк, ты - герой и изгой.
Только небо - одно над Москвою-рекой.
Кто купается в золоте, кто - в нищете,
Жизнь проходит в тщете, маяте, суете...

В этом городе вечер пронзительно чист.
Черепичные крыши. Голодный артист.
У него отобрали последний кусок,
И крамольная мысль звонко бьётся в висок:
Разобщённость, полярность,
Лачуги, дворцы.
...Как людей разделили златые тельцы!

- А если ли Вечность? Она беспредельна во времени, пространстве... Может, просто упаду, опалённый звездой "по имени Солнце". Это о ней пел Виктор Цой, кумир и нынешней молодёжи... Мудрые люди говорят, что нужно жить в гармонии со всем, так, словно каждый день - последний...

- А я был однажды в городе N, когда перед многотысячной толпой пел Булат Шалвович. Там один втируша, просидевший не один десяток лет в партийных кабинетах, устроил поэту обструкцию. Его-то оттерли, извинившись перед Окуджавой. Мудрый, он попросил людей успокоиться, дескать не впервой его упрекают в развале великой страны...

Родители Марии жили некогда в Магадане, где отнюдь не по своей воле обретался певец Вадим Козин. Видимо для магаданцев он не был изгоем. Когда старичок шел по улице, его приветствовали и стар, и млад. Мария слушала старые пластинки с его неповторимым голосом и относилась к певцу с юношеским трепетом. А ведь Козин так и не получил звание народного артиста России, хотя на "самом верху" и обещали. Старичок умер счастливым, не ведая, что это были лишь слова чинуши...