Ночь в Лиссабоне. Тени в раю

Тогда в Германии ещё разрешалось думать, хотя это уже грозило неприятностями.

— Типично французское равнодушие. Они не желают тебе зла, но ты почему-то по их милости подыхаешь.

— Вы не американец? — спросила девушка.
— Нет, немец.
— Ненавижу немцев.
— Я тоже, — согласился я.

У нас были паспорта, и мы чувствовали себя людьми.

Война кажется здесь ненастоящей. Ты видишь солдат, но не видишь раненых. Наверное, они остаются там. Или, может, их вообще у американцев не бывает?

— Может быть, ты выразишься яснее?
Я покачал головой.
— Я боюсь определений. И уточняющих слов.

— Впрочем, для женщин идея справедливости совсем не так важна, как для вас.
— Что же для вас важно?
— Вот это, — она показала на бутылку, хлеб и паштет.

- Как мало мы можем сказать о женщинах, когдаьсчастливы, не правда ли? И как много, когда несчастный.

- Когда человека нет, у тебя появляется чувство, будто он уже никогда не вернётся, - сказала она,- не сразу появляется, но очень скоро.

А быть может, во всем виновата осень; я ощущаю её куда сильнее, чем ты. Осенью рвутся пакеты и все становится недействительным. И человек хочет.... Да, чего же он хочет?

• Любви,...