Сколько стоит жизнь хорошей девочки

— Да, неожиданный поворот! Оказывается, моя милая Катя способна на полное безрассудство. Я всегда считал её в меру рассудительной и умной. Не знаю уж, чём ты её обаял, но получается, что эта курица стала вашей подельницей! Тём лучше!

— Пенсионер, Юрочка, свободен всегда, как сопля в полёте. Кафешку эту я знаю и буду там через полчаса.

Он терпеливо ждал в укрытии. Ждать Крюгер умёл.  Научился терпению за многие годы своей второй, гнусной стороны жизни. Выработал в себе умение начинать действовать в самый нужный и удобный момент, ни минутой раньше, ни минутой позже.

— Вот уж папуасы греческие! Всём недовольные! Попробовали домашний квас и плюются сейчас. Позарились на цвет, думая, что это местная кола, а теперь боятся, что их пронесёт. Извини, Аркадий, не за столом будет сказано!

Так иногда бывает с виноградной лозой, сухой и потемневшей, растущей в климате средней полосы. Отстоявшая всю зиму голая и вроде бы, засохшая напрочь, она вдруг в одно весеннее утро, неожиданно оживает и покрывается крупными, зелёными почками, которые быстро превращаются в молодые побеги.

Он удивлялся словам Катерины, что живут они, как «чужие друг другу полулюди, полузомби», но на какие-либо изменения в семейных отношениях у него просто не хватало времени из-за своей работы и частых командировок по делам службы.

— Валентин, я отвечу тебе словами старого еврейского мудреца. Когда его спросили: «Какой женщине можно верить: брюнетке, блондинке или рыжей?». Мудрец ответил: «Женщине можно верить только седой, а мужчинам никаким верить нельзя, даже лысым!»

— Вот в том то и дело, что родня под боком. Бедная еврейская родня богатого человека. Недели не проходило, чтобы какому-то очередному троюродному племяннику моей двоюродной тёти Цили из Тель-Авива, которую я даже не помню, не понадобились деньги на учёбу или свадьбу, или на открытие своего дела наконец.

— Сопли и слюни это для Шекспира, а настоящая любовь — это уважение и вера друг в друга.  Всякая любовь проходит, а уважение остаётся на всю жизнь.

О том, что эта преступная, карьерная лестница, очень скользкая, он понял в начале 96-го.