The Greatest Works of Dostoevsky

К чему свидетели, когда через пять минут отсылаем друг друга в вечность?

— То есть вы думаете, что умнее всех проживете? — сказала Аглая.
— Да, мне и это иногда думалось.

Либо герой, либо грязь, средины не было. Это-то меня и сгубило, потому что в грязи я утешал себя тем, что в другое время бываю герой, а герой прикрывал собой грязь: обыкновенному, дескать, человеку стыдно грязниться, а герой слишком высок, чтоб совсем загрязниться, следственно, можно грязниться.

(Я постоянно считал себя умнее всех, которые меня окружают, и иногда, поверите ли, даже этого совестился. По крайней мере, я всю жизнь смотрел как-то в сторону и никогда не мог смотреть людям прямо в глаза). Потому, наконец, виноват, что если б и было во мне великодушие, то было бы только мне же муки больше от сознания всей его бесполезности. Я ведь, наверно, ничего бы не сумел сделать из моего великодушия: ни простить, потому что обидчик, может, ударил меня по законам природы...

Уж, верно, я помышлял об этом, - повторяю вам, - не как о случае, который может быть в числе прочих (а стало быть, может и не быть), но как о чем-то таком, что никак уж не может не случиться!

- Что ты от меня пощёчину, что ли, получить, наконец, намерен?

Но согласитесь, однако ж, и с тем, что в этой женщине присутствовали капитальные достоинства… блестящие черты. Я давеча ей крикнуть даже хотел, …, что она сама есть самое лучшее мое оправдание на все ее обвинения. (А.И. Тоцкий)

Я, как размыслю, всегда умнее поступаю и говорю

Чем больше я люблю человечество вообще, тем меньше я люблю людей в частности, т.е. порознь, как отдельных лиц

"-Зачем же вы прямо не скажете: это чудо!

• Потому что это, может быть, только случай"