Событие в аду

Испытывая странную иллюзию, будто поезд, войдя в туннель, вдруг помчался в обратном направлении, я почти машинально переводил глаза с одной унылой заметки на другую. Но всё это время я, разумеется, ни на минуту не мог отделаться от сознания, что передо мной сидит эта девочка, живое воплощение серой действительности в человеческом образе. Этот поезд в туннеле, эта деревенская девочка, да и эта газета, набитая банальными статьями, – что же это всё, если не символ непонятной, низменной, скучной человеческой жизни?

Толстой ошеломлённо обводил глазами детей. Но когда он понял, что вчерашний вальдшнеп благополучно найден, на его заросшем бородой лице сразу появилась ясная улыбка.
– Вот как? Зацепился за ветку дерева? Вот почему собака его не нашла.
Поднявшись, он подошёл к Тургеневу, стоявшему среди детей, и протянул ему свою сильную руку.
– Иван Сергеевич! Теперь и я могу успокоиться. Я не такой человек, чтобы лгать. Если бы эта птица упала, Дора непременно б её нашла.
Тургенев почти со стыдом пожал руку Толстому. Кто нашёлся – вальдшнеп или автор «Анны Карениной»? Душу автора «Отцов и детей» залила такая радость, что на этот вопрос он не мог ответить.
– И я не такой человек, чтобы лгать. Смотрите – разве я его не убил? Ведь когда раздался выстрел, он тут же камнем упал.
Старики писатели переглянулись и, как будто сговорившись, расхохотались.

В душе Тургенева одно за другим всплывали яркие воспоминания более чем двадцатилетней давности – того времени, когда он был дружен с Толстым. Как Толстой, тогда офицер, прокутив несколько ночей подряд, нередко приходил ночевать к нему в его петербургскую квартиру… Как Толстой в гостиной у Некрасова, победоносно глядя на него, забывал всё на свете в своих нападках на Жорж Санд… Как Толстой, который как раз тогда написал «Двух гусаров», гуляя с ним в лесу Спасского, останавливался и восхищался красотой летних облаков… И, наконец, как Толстой в доме у Фета и сам он, сжав кулаки, бросали в лицо друг другу самые ужасные оскорбления… Какое ни возьми из этих воспоминаний, всегда упрямый Толстой был человеком, не признающим за другими никакой искренности. Человеком, который во всём, что делают другие, подозревает фальшь. И так не только тогда, когда то, что делали другие, расходилось с тем, что делает он сам. Пусть кто нибудь распутничал так же, как он, он не мог простить распутство другому так, как он прощал его себе самому. Он не мог поверить даже тому, что другой способен так же чувствовать красоту летних облаков, как чувствует он сам. Он ненавидел и Жорж Санд потому, что питал сомнение в её искренности.

С месяц назад, под вечер, явился довольно бедно одетый молодой человек и заявил, что хочет непременно видеть Толстого, так что его провели в комнаты. И вот первые его слова при виде Толстого были: «Прошу вас немедленно дать мне рюмку водки и хвост селёдки».
Этим одним он немало всех удивил, но нельзя было не удивиться ещё больше тому, что этот странный молодой человек – уже пользующийся некоторой известностью начинающий писатель.
– Это был Гаршин.
Когда Тургенев услышал это имя, ему ещё раз захотелось попытаться вовлечь Толстого в разговор: помимо того, что отчуждённость Толстого становилась ему всё неприятней, теперь появился удобный повод: когда-то он первый обратил внимание Толстого на произведения Гаршина.
– Неужели Гаршин? Кажется, его рассказы неплохи. Я не знаю, что вы после того читали, но…
– Кажется, неплохи.
Всё-таки Толстой ответил равнодушно, лишь бы отделаться…